Гость один неизвестный. С виду — дервиш, заху-даленький, паскудненький такой, одна сивая бороденка. Но видел бы ты, как он одернул коня. Жеребец аж присел на задние ноги.
— Он! — вскрикнул Маман. — Брат… молодец…
— Имей в виду, хан за тобой послал Пулат-есаула. Зовет немедля.
— Не может этого быть… Что ты говоришь!
— А что? А что?
— Знаешь, зачем зовет? Проводить дервиша… — Маман хлестнул себя нагайкой по сапогу и засмеялся зло и страшно. — Вот это подарок. Спасибо, хан. Уж я вас уважу.
Подумал. И еще раз хлестнул себя нагайкой, довольный тем, что придумал. Подозвал Есенгельды. Тот подошел, опасливо косясь на Избасара.
Избасар зарычал:
— Дай задавлю эту гниду одним щелчком.
— Нет, брат, — сказал Маман, — эта гнида теперь на моем темени. Продавишь мне темя. Слушай, Есенгельды… Хочешь разом прославиться? Едем со мной. Наперед говорю: дело рисковое. К хану тебя беру. Будешь моей правой рукой. Не струсишь?
— Едем, — ответил Есенгельды, подбоченясь.
— Подай мне коня.
Есенгельды, не прекословя, побежал за конем. А Избасар, ошарашенный, забормотал:
— Ты что же это, Маман? Я тебя не узнаю. Опять ты ослаб?
— Друг, не мешай… Ты свое сделал. Старайся теперь не показываться на глаза.
— Зачем? Почему?
— Завтра все узнаешь. Завтра!
— Скажешь?
Маман кивнул, добавив про себя: если вернусь.
— Не обманешь?
— Нет.
Нелегко было Избасару отойти в сторону, глядя на то, как Маман и Есенгельды, ни с кем не прощаясь, по ехали восвояси, рука об руку, занятые лишь друг другом. Однако Избасар совладал с собой и даже джигитов у костра не пугнул, как следовало бы. Те были поражены еще больше, чем он. Не гоня коня, давая ему передохнуть, Избасар отправился все же в ханский аул. Не сказать, чтобы он особо тревожился за Мамана. Просто невмоготу было от любопытства.
Маман и Есенгельды, напротив, погнали коней во всю мочь, как только скрылись из глаз джигитов. К ночи прискакали в ханский аул. Гаип-хан встретил Мамана, выйдя из юрты, суетно семеня короткими ножками и едва ли не раскрыв объятья. Увидев же с Маманом не Аманлыка, а Есенгельды, хан захлопал себя ладонями по ляжкам, как петух крыльями.
— Ну, слава богу! Это по мне! Угодил, угодил, Маман-бий, вот как нам угодил. Этого мы и хотели. Поладили, значит? На чем же поладили?
— На преданности вам, хан наш.
Есенгельды выдвинулся из-за спины Мамана и открыл было рот, но Маман ткнул его нагайкой в зубы:
— Ну, ты… чина не знаешь? Есенгельды молча, с поклоном попятился. Гаип-хан ликовал в душе. Дельце складывалось как
