— Как Молчун? — влезла Нава.
— Нет, по-другому они одеты были, хотя на Молчуне тоже было то, что в лесу не растет… Ну вот, вылезли они из летающей деревни и давай детей хватать, ну прямо как мертвяки. Только мертвяки только женщин и девчонок хватают, а эти всех подряд — и мальчишек, и девчонок. А я как раз в тот момент в кустики побежал по нужде. И когда деревня летающая на площадь села, я в кустах и затаился. Испугался очень. А если бы не испугался, то утащили бы меня в летающую деревню, и не разговаривал бы я сейчас с вами. Может, и совсем не разговаривал бы. Кто их знает, что они с детьми делают? Только думаю, что тот, кто детей у родителей ворует, ничего хорошего делать не может.
— Ты, Молчун, скажи нам, шерсть на носу, мох на заднице, что вы в летающих деревнях с детьми делаете? Зачем их у родителей воруете? — грозно надвинулся на меня Кулак, будто впервые слышал от Колченога этот рассказ. Может, до него впервые дошло, что теперь есть у кого спросить?
— Откуда ж я знаю, Кулак? — воскликнул я. — Ничего ж не помню! И что такое твоя «летающая деревня», с трудом представляю. Может, не было никакой летающей деревни? Нет, наверное, была, раз Колченог говорит. Только я не помню.
— Конечно, была! — воодушевился Колченог. — Как не быть, если так грохотала, что я даже присел и уши коленками зажал — одних ладоней не хватало!.. Р-ру-р-ры-у-гу-гу-гу-у… — зареготал он изо всех сил, размахивая руками и подпрыгивая. Будто взлететь пытался.
— Да ладно, Колченог, не пугай лягушек, шерсть на носу, верим мы тебе, — прервал его потуги Кулак. — Откуда иначе Молчуну было прилететь? Он же прилетел, а не пришел?
— Прилетел, — подтвердил Колченог.
— А может, его гиппоцет лягнул? — предположил Хвост. — Вот он и полетел. Я видел однажды, как гиппоцет крокодила лягнул, — вот уж полетал зубастый!.. Только потом ползать не мог.
— Если б гиппоцет, — встряла Нава, — то у него след от копыта должен был на теле остаться, а следа не было. Я ж видела.
— Точно не было, — подтвердил Колченог. — Я ж его первый раздевал, когда Обида-Мученик свалился на площади и не поднимался. Силы его оставили. А мы с мужиками Молчуна на носилки положили и, как Староста велел, к Навиному дому отнесли. Там я его и раздел, а Нава раны обработала и перевязала заново. Ей же поручили выхаживать Молчуна, вот она и обработала. А я раздел его и никаких следов от копыта не увидел. А одежду разрезал и закопал — думал, когда поправится, ему понадобится новая — пусть вырастет, пока он поправляется. Ничего не выросло, я уж ходил, наблюдал. Потом понял, что не могло вырасти, если не в лесу родилось. Ты уж прости, Молчун, что одежду твою порезал.
