Я смотрел на них, они смотрели на меня, а Нава все это сопровождала ознакомительной речью, которую я воспринимал пунктиром — «чик-чик-чик-чирик»:
— Этот побег от Старца, пра-пра, кажется, маленький, а похож — посмотри… А этот стручок — внук Старосты… Эта ягодка — Тутина дочка… А это зернышко… А этот орешек… А эта почечка…
И тут они заговорили, все разом:
— Чирик-чирик, дилинь-линь, фить-фить, тирлибом, т-р-р-р-рям, ля-ля-ля, лю-лю-лю…
Я ничего понять не мог, кроме изредка проскакивающего «Молчун», а в ушах у меня зазвенело. Нава, видимо разглядев мою растерянность и готовность потерять сознание, подставила энергично свое плечо и, обхватив за талию, повлекла меня обратно.
— Погуляли, и хватит, — ласково бормотала она. — Эти пичуги и здорового человека с ума сведут. Ты лучше на цветочки да ягодки полюбуйся, лесным воздухом подыши, а то что за воздух в доме? Бродило да припасы…
«Да испражнения больного», — добавил я про себя, но вслух не стал портить девушке настроение своими глупостями.
Звон потихоньку стал покидать дурную голову. Что ж это я такой слабый?.. А не бейся головой!..
Она подвела меня к дому и прислонила к березе:
— Постой, Молчун, немножко, только не упади, крепче держись, я сейчас.
Я ухватился двумя руками за ствол. Так было совсем не трудно стоять. Даже приятно, как будто здоровый. Во всяком случае, ноги не пытались подогнуться. Листочки негромко нашептывали что-то на ушко, и от этого шепота в голове совсем не нудело и не звенело, а, наоборот, образовывалась блаженная тишина. Ненадолго.
Из дому выскочила Нава с табуреткой в руках. Поставила ее рядом со мной под березой и сказала:
— Садись, Молчун, твои ноги хорошо поработали, можно и отдохнуть.
— И то верно, — согласился я. — В усталых ногах правды нет.
И, потихоньку соскальзывая руками по стволу, присел на плетеную табуретку. Откинулся спиной на березу, вытянул ноги вперед, возложив пятки на торчащий из почвы заскорузлый корень, и освобожденно вздохнул:
— Эх, хорошо! Спасибо тебе, девочка! Хорошая ты у меня.
— Я не девочка, — неожиданно для меня возразила Нава. — Я уже почти женщина, девушка. Вот стану тебе женой — и буду женщиной. Я же уже могу быть женой? — покрутилась она передо мной, демонстрируя свои девичьи прелести.
Пышными прелести назвать было трудно, но все было на месте и очень даже привлекательно смотрелось, так что возразить было нечего.
— Ты можешь быть замечательной женой, — ответил я искренне. — Счастлив будет тот, кто назовет себя твоим мужем.
