— Отчего не поинтересовались? У сестры-то?
— Э, время, брат, сейчас, сами знаете, те самые деньги, которых нет. Пока туда письмо, пока обратно. А тут у Федьки дерево бросовое оставалось. И я сатину красного аккурат по случаю меном приобрел. Что вы. Если б не теперь, то неизвестно, когда б так славно совпало. У них ведь сегодня материал есть, а завтра месяц загорают, кукиш сосут.
— Вот оно как.
— Ага. Давайте мы его на минутку к заборчику прислоним.
Батариков поднял у «козла» заднюю дверцу, завалил на пол сиденье, и вдвоем они втиснули гроб вовнутрь. Писатель из кабины на себя втягивал, Батариков с улицы нажимал. Вошел тык в тык. Батариков аж просиял, когда дверца свободно захлопнулась, — так он все точнехонько рассчитал. Прикрыл гроб мешковиной, чтоб народ зря не нервировать.
— Ну вот. Теперь в гаражи.
— В гаражи? — не понял писатель. — А как же… колеса?
— Там и сделаем. Не берите в голову. У меня там во ребята. Самого черта сковырнут, не то что болты какие-то.
Расселись по машинам и друг за дружкой поехали. Писателя сейчас же в дрему кинуло от такой неспешной езды. Едучи вплоть за «козлом» и чтобы от скуки занять себя чем-нибудь, он, как ему и положено по специальности, думал-прикидывал, как бы это характер нашего Батарикова ухватить и потом как следует пропесочить. Распубликовать тиражом поболее, дабы читающая культурная публика увидела, какой у нас теперь народ поврежденный. До сих пор неразгаданный, как и встарь. С одной стороны, вроде ухватистый, мудрый и цепкий, умом задним, можно сказать, крепче, чем был, а с другой стороны, вроде как безвозвратно ушибленный. И хотя Батариков наш, конечно, не весь народ, а все же фрукт показательный. Для художественного произведения сойдет. Вот только надо бы на бумаге так исхитриться, чтобы влиятельная публика поняла, что пред лицом ее уже с очевидностью не тот народ, какой населял просторы здешние лет с десяток назад. Пускай она разволнуется. Пускай люди неглупые кумекают сообща, как так случилось, что теперь у трудяги, представителя народа, в душе каша такая. С чего он вдруг ведет себя иной раз как рачитель доподлинный и тогда тянет к общему благу, а иной раз ни с того ни с сего вдруг распоряжается природной смекалкой, как последний раскисляй полоумный, и тогда ему с высокой колокольни, прости мою душу грешную, вся эта Россия до фонаря.
И только-только разохотился думать, чтобы тему глубже копнуть, как они, уже находясь в Слободе, с моста вниз круто свернули и к гаражам, рядками вдоль речки расположенным, подкатили.
