Эмильена не знает, даже не подозревает, что мне известны ее похождения – весь город в их курсе. Она предпринимает всяческие предосторожности, и в городе побольше ни я, ни другие никогда бы не заподозрили ее в прелюбодеянии. Такая скрытность, забота о сохранении внешних приличий, даже безрезультатная, делает ей честь. Благодаря ее стараниям я веду сносную жизнь.
Эмильена собирается расширить галерею – эта тема вечернего разговора, как, впрочем, и прочих вечерних разговоров. Последний из её протеже создает с помощью пантографа столь объемные произведения, что при существующем положении дел их можно экспонировать лишь в лежачем положении. Это его не устраивает, а совладельцы здания решительно против поднятия потолка первого этажа, где расположена галерея. Гнев Эмильены вызван именно этим. Я охотно признаю, что сложилась безвыходная ситуация. У гигантизма есть и свои положительные стороны. Ни одно из этих произведений не уместится в нашей квартире.
– Я сегодня допрашивал убийцу, – по глупости роняю я, воспользовавшись паузой в стенаниях Эмильены.
Эмильена как-то странно откидывает голову назад, словно я вдруг сунул ей под нос что-то исключительно вонючее. Ее вилка замирает на полпути от тарелки ко рту.
– Не вижу связи, – произносит она.
Она абсолютно права. Я краснею. Какая муха меня укусила?
– А… каков он?
Странно, но она почти напугана. Я уже давно не говорил о своих профессиональных делах за ужином. Меня вдруг охватывает вдохновение. Слова теснятся в моей голове. Только бы она не потеряла интереса. Надо найти точное, резкое, жалящее слово, которое разом охарактеризовало бы моего героя…
– Симпатичный, – говорю я. – Хотя нагловат. Спокоен и уверен в себе. Вероятно, умен.
– Такими часто бывают параноики.
– Ничто не доказывает, что он параноик! – удивленно восклицаю я. – Ни шизофреник, и вообще ничего такого.
– Поскольку ты считаешь, что признаки сумасшествия можно прочесть на лице?
Мне на ум приходит ужасная мысль – наверное, необязательно быть сумасшедшим, чтобы возникло желание прикончить свою жену. Но я молчу. Конечно, надо быть сумасшедшим. Надо быть сумасшедшим, чтобы убить.
– Если его объявят сумасшедшим, – воинственным тоном заявляет Эмильена, – его запрут в психушку и забудут о нем, не так ли?
– Именно так, если только однажды его не сочтут здоровым и не выпустят. В таком случае он, конечно, может снова пойти на убийство.
– Отвратительно, – говорит Эмильена. – Отвратительно.
