— Ну да, — ответила Флора. — Все так.
Придя в волнение, Эльви схватила руку Флоры и легонько прижала к губам.
— Только знаешь, — продолжала она, — мне это кажется абсурдным. Всегда казалось. Для меня... — Эльви вскочила с кровати, размахивая руками, — совершенно очевидно, что у человека есть душа. Должна быть. Неужели ты думаешь, что наше сознание, способное за какие-то доли секунды вместить в себя целую Вселенную, зиждется на какой-то... — она махнула рукой, указывая на свое тело, — груде мяса?!.. Нет, я не верю, никогда не поверю!
— Бабуль, ты чего?..
Взгляд Эльви, устремленный куда-то вдаль, снова обратился на внучку. Эльви присела на край кровати, сложив руки на коленях.
— Извини, — произнесла она, — дело в том, что сегодня я получила исчерпывающее доказательство своей правоты. — Она бросила взгляд на Флору и тихо добавила, словно стыдясь:
— Мне так кажется.
Пожелав Флоре спокойной ночи и закрыв за собой дверь, Эльви еще долго бродила по дому. Наконец она заставила себя усесться в кресло и взяла в руки Гримберга, но, прочитав несколько предложений, отложила книгу в сторону.
Эльви давно решила, что после смерти мужа засядет за «Необычайную судьбу шведского народа», пока еще сама Богу душу не отдала. Начала она довольно бодро, одолев больше половины второго тома, но сегодня с чтением не ладилось. В голове роились совсем другие мысли.
Часы показывали начало первого, ей уже давно было пора спать. Правда, в ее возрасте много сна не требовалось, но каждую ночь ей приходилось вскакивать ни свет, ни заря и просиживать пару часов на унитазе, выдавливая из себя по капле содержимое мочевого пузыря.
Эх, Туре, Туре...
Днем Эльви побывала в похоронном бюро, отнесла туда его выходной костюм для погребения, которое должно было состояться послезавтра. Туре... Лежит, наверное, сейчас в морге, весь такой торжественный, в ожидании последнего дня на этой земле. В похоронном бюро ее спросили, не хочет ли она переодеть его сама, но Эльви отказалась. Она свой долг уже выполнила.
Десять лет назад она начала делать ему бутерброды, семь лет назад — класть их ему в рот. Последние три года его организм не воспринимал уже ничего, кроме пюре и каши, и нуждался в капельнице для поддержания жизни — если, конечно, это можно так назвать. Инвалидная коляска, потеря речи — а может, даже и рассудка... Лишь пару раз в ответ на ее слова в глазах Туре вспыхивало понимание — и то ненадолго.
Изо дня в день она его кормила, умывала, меняла подгузники и мочеприемники. Только по утрам и по вечерам она прибегала к чужой помощи, чтобы уложить его в постель или, наоборот, пересадить в кресло, в котором он просиживал целыми днями, уставившись в пустоту.
