Персонал потихоньку расходился, но Давид решил дождаться звонка жены. По радио передавали десятичасовые новости — сообщалось, что необъяснимый феномен охватил весь Стокгольм. Напряжение в городе росло. Давид почувствовал, как волосы на руках становятся дыбом. То ли озноб, то ли статика.
Почувствовав вибрацию где-то у бедра, он сначала решил, что это тоже результат электромагнитной аномалии, но потом до него дошло, что вибрирует телефон. Номер был незнакомый.
— Давид слушает.
— Добрый вечер, я с Давидом Зеттербергом разговариваю?
— Да.
Было в голосе собеседника нечто такое, отчего у Давида похолодело в животе. Давид вышел из-за стола и сделал пару шагов по коридору в сторону раздевалки, где было лучше слышно.
— Меня зовут Йоран Дальман, я работаю врачом в больнице Дандерюд...
Когда невидимый собеседник закончил свою речь, тело Давида покрылось холодным потом, а ноги подкосились. Он сполз по стене на цементный пол. Взглянул на телефон в своей руке — и отшвырнул в сторону, словно гадюку. Трубка отскочила от пола и ударилась о ногу Лео.
— Давид? Что случилось?
Впоследствии Давид не мог вспомнить ничего из этих тридцати минут. Весь мир застыл, потерял смысл. Лео не без труда лавировал среди безумного потока машин. Водители сейчас руководствовались лишь парой-тройкой дорожных правил — светофоры тоже не работали. Давид сидел, скорчившись на пассажирском сиденье, и смотрел невидящими глазами на мигающие желтым светофоры.
Только в холле больницы Давид пришел в себя — настолько, что отказался от предложения Лео пойти с ним. Он не помнил, что говорил Лео или как нашел отделение, он просто каким-то образом очутился там, и время снова потекло в своем обычном ритме, безразлично отсчитывая секунды.
Хотя кое-что он все-таки помнил. Когда он шел по больничному коридору в палату Евы, над дверями мигали лампочки, а по всей больнице раздавались отрывистые сигналы тревоги, что было вполне логично, ибо большей катастрофы невозможно было представить.
Произошла авария — машина Евы сбила лося. Когда Давид добрался до больницы, Ева уже скончалась. Врач еще по телефону сказал, что надежды нет, и все же тогда сердце ее билось. А в 22 часа 36 минут — остановилось навсегда.
Крошечный мускул в крошечном теле. Песчинка во времени и пространстве.
Мир умер. Давид стоял у постели жены, руки по швам, головная боль в черепной коробке. Перед ним лежало его будущее, все светлое и хорошее, чего он ждал от жизни. Перед ним лежало его прошлое, двенадцать лет его жизни. И не было больше для него ни прошлого, ни будущего — одно лишь невыносимое настоящее.
