Одиннадцать лет спустя он высказал эту мысль живее; уже будучи президентом, он написал в своем дневнике: "Уинстон [Черчилль] пытается оживить время второй мировой войны. В те дни у него было приятное ощущение, будто он и наш президент сидят на... некоем Олимпе... и управляют мировыми делами с этой удобной точки. Но... многие из нас, которые в различных уголках мира вырабатывали решения... проблем, знают, что это не так"*12.
Из всех генералов ближе к роли Наполеона подошел сам Эйзенхауэр, но он никогда не сделал бы такого сравнения. За много лет работы в штабах он научился ценить этот вид работы; таким же образом он понимал значение своих подчиненных, которые выполняли его приказы в боевых условиях. Ложной скромностью он не отличался, свою решающую роль понимал, но как о Наполеоне о себе никогда не думал. Он всегда делал ставку на командную работу. Став президентом, он применял этот принцип даже на более широкой основе. Чуждый самоуничижению, он реально оценивал, что его власть имеет свои пределы, и старался этого не забывать.
Зимой и ранней весной 1942 года авторитет Эйзенхауэра неуклонно рос в глазах Маршалла. Среди прочего на Маршалла произвели впечатление те ровные отношения, которые Эйзенхауэр установил с участниками переговоров в Великобритании и в "Аркадии"— последние проходили в Вашингтоне с конца декабря до середины января. Главная цель переговоров в "Аркадии" состояла в том, чтобы согласовать план наступления на европейском театре военных действий в 1942 году. В том, что Европа будет основным театром военных действий, сомнений не возникало — несмотря на заявление Макартура, что Азия вообще и Филиппины в частности должны рассматриваться как главное направление войны. Сидя за Маршаллом на переговорах и слушая ежедневные споры о глобальной стратегии, Эйзенхауэр расширял свой кругозор.
Сначала он протестовал против посылки американских войск в Северную Ирландию и, следовательно, против концентрации ресурсов на европейском театре военных действий. Ему удалось остановить часть конвоя, направлявшегося в Ирландию, и послать транспорты в Австралию, но это ему показалось недостаточным. "Черт возьми, — писал он в дневнике, — я не все сумел остановить. Мы будем жалеть о каждом судне, которое послали в Ирландию" *13. 17 января он хотел "отказаться от всего остального" и направить все ресурсы на Дальний Восток *14.
Однако 22 января произошло решительное изменение. "Нам надо отправляться в Европу и воевать там, — писал он, — и хватит распылять ресурсы по миру и, что еще хуже, терять время". Переговоры в "Аркадии", Маршаллова способность убеждения, суровые военные факты и новая ответственность изменили его позицию. Он критиковал британский и американский генеральные штабы (а следовательно, и себя), когда писал: "Мы не можем одержать победу, разбросав своих людей по всему миру". Постепенное усиление должно уступить место концентрированным контратакам. Теперь Эйзенхауэр выстутал за сохранение России в войне, консервацию линии обороны на Дальнем Востоке и "воздушный удар в Западной Европе, а затем и скорейшее сухопутное наступление" *15.
