Председатель был на месте. Оцепенело сидел в полушубке, шапке, сцепив на столе руки. Все у него в хозяйстве с недавней проклятой поры безостановочно рушится, растаскивается, уплывает неизвестно куда в неудержимом потоке. И нет никаких сил остановить этот гибельный распад. Уже и конторскую службу отправил в бессрочные отпуска. Вся бухгалтерия сейчас у него в блокноте. Газ за неуплату отключен. Вот и сидит один в нетопленом помещении с устоявшейся стыло-прокуренной затхлостью. Эта тошнотная прогорклость воздуха, еще более сильная в холодных запустелых стенах, да еще ледяной, с инеем в щелях пол, с давних пор несмываемо замызганный резиновыми подошвами, напомнили теперь, кажется, незапамятные времена, когда здесь с раннего утра было людно и шумно. А уж накурено - под завязку. Здесь раздавали наряды: кому где пахать, боронить, сеять, убирать, возить, стоговать. Здесь кричали и вздорили, даже за грудки хватались, и не умещавшиеся в стенах тугие, слитые в сплошной гомон голоса вылетали вместе с дымом в распахнутые окна, в дверь, поминутно и звучно брякающую. И утренняя улица, в ранней гулкости своей, полнилась задором и возбужденностью.
Теперешняя заледенелая, безжизненного вида дверь как бы силой его мыслей, его воспоминаний вдруг распахнулась и медленно, чьей-то внезапно оторопевшей рукой, затворилась. Причем затворилась с протяжным, удручающе унылым морозным стоном. Он вскинулся, но мгновенное удивление на его лице тут же сменилось насупленностью, досадой, а настороженный и недвижный, как у удава, взгляд уставился на вошедшую Коммунариху. Словно оттолкнуть ее хотел назад, за только что потревоженную простонавшую дверь.
Коммунариха и вправду под действием его гипноза некоторое время в нерешительности постояла у порога, а когда все же направилась к столу, он все так же, но с еще большей настойчивостью во взгляде продолжал останавливать, не пускать к себе нежеланную ему сейчас доярку.
Но Коммунарихой снова овладело безразличие. Ей было не до председателя сейчас. И от самой себя не знала, куда деться. Потому она так напористо, несмотря ни на что, так неколебимо прошла к столу. И так как ей было и не до разговоров, она молча протянула председателю свои бумаги.
Председатель и от них пытался отстраниться, даже подался назад к спинке стула. Но привычные к деловым бумагам руки его, хваткие председательские руки, машинально, как бы помимо его воли, приняли протянутые листки и тоже непроизвольно приблизили к прищуренным глазам. Пока он вчитывался в суть, в нараставшей напряженной тишине вдруг так заметно, так явственно дрогнули и стали распадаться злополучные листки в его пальцах, образовывая мелко подрагивающий трясучий веер.
