Он был таким же огромным и грубо скроенным, как Ярнебринг, но на двадцать лет старше и на тридцать килограммов тяжелее, со свекольной физиономией. Галстук на складчатой бычьей шее смотрелся удавкой.
Ну вылитая чугунная печка! — с восхищением подумал Ярнебринг, глядя на это чудо природы.
— Зачем вызывал? — спросил он.
Оказалось, просто так. Поговорили о том о сем, как водится между коллегами, потом Фюлькинг в качестве заместителя начальника отдела тяжких уголовных преступлений поблагодарил его, что он принял вызов.
— После убийства Пальме все пошло кувырком, — сказал он. — Ты, наверное, удивляешься, почему Бекстрём руководит следственной группой. Если он начнет выкаблучиваться, скажи мне, я вправлю мозги этому болвану.
— Все нормально, — ответил Ярнебринг. — Все идет нормально.
— Ну, я так и думал, — одобрительно хрюкнул Фюлькинг.
Этот парень — настоящий полицейский, подумал он.
Потом они заговорили на любимую тему — насколько раньше все было лучше, особенно во «времена Дальгрена», легендарного начальника уголовки… Он застрелился из служебного пистолета, чтобы избавить общество от больничных расходов, а себя — от жалкой жизни. Хотя об этом предпочитали не говорить. Даже в те времена, когда о его самоубийстве знали и помнили все, когда с бандитами еще можно было разговаривать и фамилии их не состояли из одних согласных. Языковую проблему Фюлльскалле сформулировал по-своему:
— Помнишь, Ярнис, мы тогда, не сомневаясь, записывали в протокол фамилию преступника? Не боялись ошибиться? И понимали, что он говорит?
— А как же! — улыбнулся Ярнебринг. — Хотя со Свартеном, Чингизом, Ниссе-Пистолетом и Калле-Пушкой тоже было мало удовольствия. До смешного доходило…
— Ларс Петер Форсман… Буссе-Динамит… — произнес Фюлькинг мечтательно. — Даже Кларкан, вся эта история на Норрмальмской площади… Хотя, может быть, он не так уж виноват. Помнишь, на первой странице в «Правдочке» писали, что у Буссе-Динамита коэффициент интеллекта как у профессора? Ты помнишь, как он взбеленился, этот прохвост? Талантливый был парень, как ни крути! Не хочу, говорит, чтобы меня сравнивали с этими придурками профессорами, я нормальный мужик. Он даже хотел привлечь журналистов к суду.
Ярнебринг украдкой поглядел на часы.
— Славные ребята, — ностальгически вздохнул Фюлькинг. — А что сейчас? Юги, поляки, турки, арабы… И в довершение ко всему Бекстрём. А на полке — папки с нераскрытыми убийствами. — Фюлькинг кивнул. — Вон, в два ряда. Дальгрен убил бы меня на месте. Хотя он никогда даже голоса не повышал…
