окружающих и без использования каких-либо мистических способностей, которыми молва вечно наделяла Ванду, — один только голый, но высочайший профессионализм. Результат был удручающим. Все показатели, кроме последнего, она уверенно оценила как очень высокие. Что же, собственно, до ее предмета — дело было швах. Виктор был на грани срыва. «Поторопилась с вопросом, — сухо упрекнула себя Ванда, — но сам виноват — я, хоть и бывшая, все же жена, нечего было выставлять напоказ секретаршу с ногами метр девяносто».
Обмен любезностями и реверансами, как, впрочем, и всегда, не занял у них много времени. Кофе был сварен именно так, как любила Ванда. Допивая вторую чашку, она закурила, что означало переход к работе.
Ванда решила продолжить общение в прежнем тоне, недоверчиво-агрессивном, но в меру — смягчение сейчас почти наверняка сослужило бы дурную службу: он держался из последних сил и, получи вдруг слабое поглаживание, тут же сорвался бы, вплоть до истерики. Это было свойственно его психологическому типу, и, кроме того, у нее все же был некоторый личный опыт общения с ним.
— Итак, кого там убили утром и зачем ты хотел, чтобы я видела труп?
— Ты же не думаешь, что я решил тебя напугать?
— Нет, но я думаю, что ты сам так испугался, что решил разделить остроту ощущений с кем-нибудь еще..
— Да. Правильно и точно сформулировано, как всегда. Я испугался. Но ни один из тех… там, за дверью, в это не поверит. Никогда. Можешь представить, в каком режиме я существую?
— Стоп. Мы ведь собираемся говорить не о проблемах твоего режима, вернее, режима, который ты сам учредил у себя на фирме и который теперь перестал тебе нравиться. К слову, что у тебя — банк?
— Финансово-промышленная группа. Ты, возможно, слышала, мы довольно крупная структура…
— Нет. О крупных финансовых структурах я узнаю только тогда, когда их руководителям требуется моя помощь. Так вернемся к трупу…
— Нет, тогда уж начнем с письма. — Он поднялся из кресла и отошел в дальний угол комнаты отдыха, смежной с его рабочим кабинетом, размер которого сопоставим был с размерами футбольного поля, а интерьер — с одним из парадных залов Лувра или Кремля. Впрочем, кабинет был витриной, отражавшей скорее местоположение структуры в иерархии той элиты, к которой она принадлежала или по крайней мере стремилась принадлежать. Комната отдыха при тщательном обозрении могла все же кое-что рассказать о личности обитателя кабинета. Однако долго анализировать сейчас Ванде не пришлось. Виктор довольно быстро справился с той конструкцией, которая, судя по слабому писку электронного замка и последующему легкому звону связки ключей, служила хранилищем наиболее важных и ценных его вещей и документов, но, разумеется, визуально и отдаленно не напоминала собой примитивный сейф. Наконец он довольно забавно, словно в танце перебирая ногами, что говорило о некотором смущении, появился у нее из-за спины и положил на мраморный, богато инкрустированный чайный столик предмет, совершенно диссонирующий решительно со всем, что находилось поблизости, начиная от мейсенского фарфора кофейных чашек и заканчивая тонкими пальцами Ванды, украшенными двумя изящными кольцами, вполне соответствующими ее образу и этому кабинету.
