Короче говоря, когда в тот через Лина уходила от нас, то в ее сумке помимо моих пятнадцати тысяч лир лежал месячный запас Мартышкиных противозачаточных пилюль — я их просто подарил этой шлюхе.
— Ах, да ты просто Спаситель! — начала орать Мартышка после ухода Лины.
— Послушай, неужели ты хочешь, чтобы она каждую неделю делала аборт? Как так можно?
— Мне плевать, что будет с ней! — в голосе Мартышки появились по-деревенски бабьи интонации. — Она шлюха! И все, что ты хотел — это просто трахнуть ее! Ты не мог дождаться, пока я выйду из ванной, и трахнуть меня! А потом отдал ей мои таблетки!
— Ну и что из этого следует? Что ты хочешь мне этим сказать? Видишь ли, Мартышка, один из талантов, которым ты обделена — это умение рассуждать логически. Ты всегда искренна, но логики в твоих рассуждениях нет никакой.
— Ну и брось меня! Ты получил все, что хотел! Уходи!
— Может быть, и уйду!
— Я для тебя всегда лишь очередная «она»! У тебя такие большие говенные идеалы, ты знаешь столько красивых слов — а я в твоих глазах лишь очередная пизда — и лесбиянка! — и шлюха!
Давайте мы перескочим через этот эпизод. Он навевает скуку и раздражает. Воскресенье: мы выходим из лифта — и кто, вы думаете, входит в эту минуту в отель? Наша Лина с сыном лет семи-восьми — толстеньким мальчуганом, который словно вылеплен из алебастра и упакован в кружева, бархат и лакированные штиблеты. Лина сегодня не расфуфырена, а темные глаза ее — она с ребенком только что из церкви — полны обычной для итальянок скорби. Очень хорошо выглядит. Очаровательная женщина (ничего не мог с собой поделать), которая пришла показать нам своего бамбино! Так это, во всяком случае, выглядит.
Лина показывает на сына и шепотом спрашивает у Мартышки:
— Мольто элеганте, но?
Потом она провожает нас до машины и, пока ребенок зачарованно разглядывает униформу швейцара, приглашает нас к себе в гости. Сегодня к ней придет приятель — я напоминаю, что общаюсь с Линой через переводчика, — и мы могли бы поразвлечься вчетвером. Этот приятель — Лина уверена — с удовольствием трахнет синьорину. Я вижу, как из-под темных очков Мартышки появляются слезы:
— Что мне ей ответить — «да» или «нет»? — спрашивает она.
— Нет, конечно. Однозначно — «нет»!
Мартышка обменивается с Линой несколькими репликами и вновь поворачивается ко мне:
— Она говорит, что это не за деньги, что она…
— Нет! Нет!
Всю дорогу до Вилла Адриана она плачет:
— Я тоже хочу ребенка! И дом! И мужа! Я не лесбиянка! Я не шлюха! — Мартышка вспоминает прошлогоднюю весну, когда я взял ее с собой в Бронкс, на одно из тех мероприятий, которые мы в конторе называем «Вечерами Равных Возможностей». — Бедные пуэрториканцы, которых обсчитывают в супермаркетах! Ты говорил по-испански и произвел на меня просто колоссальное впечатление! Расскажите мне о вашей антисанитарии, о крысах и клопах, о том как вас «защищает» полиция! Потому что дискриминация — вне закона! Карается годом тюрьмы или штрафом в пятьсот долларов! И эти бедные пуэрториканцы встают, аплодируют и кричат: «Карайте их и тем, и другим!» Ну и жулик ты, Алекс! Фальшивка! Лицемер и обманщик! Этой кучке придурков ты кажешься важной шишкой, но я-то знаю правду, Алекс!
