И тут что-то тяжело рухнуло рядом с Витеком. Это невысокий субъект в деревенской бекеше с ходу преклонил колени на красном половике коридора. С минуту истово осенял себя крестным знамением, потом поднял лицо, отмеченное печатью всех его прегрешений, а может, попросту многолетней нищеты.
– Благословит? – спросил, заикаясь.
– Он нас не видит.
– Видит, только молится и у Господа Бога гостит. – Незнакомец поднял брошенный на пол узелок в линялом платке, чтобы показать его Витеку. – Еду, барчук, к сестре в город. Страшно ехать, покидать, верно, барчук?
Витек молчал, не отрывая взгляда от неподвижных глаз архиепископа.
– Вы не желаете со мной разговаривать?
– Желаю.
– Надо разговаривать. Люди в этом нуждаются, и я нуждаюсь. Знаешь, барчук, я кое-кого сильно обидел. Поэтому должен говорить. Только всего не скажу. Страшно обидел женщину, может, собственную сестру.
– Вы же и едете к сестре.
– Да нет. Я еду не к сестре. В Варшаву еду, в самую Варшаву. Может, буду добиваться справедливости. Но страшно ехать; страшно покидать, верно?
– Я тоже поеду куда глаза глядят.
– Вы – нет. Вы здесь останетесь. И никогда никуда не поедете.
– Кто вам это сказал?
– Никто, я сам все знаю.
– А что меня ждет впереди?
Незнакомец лукаво усмехнулся, вытирая рукой мокрый нос.
– Может, и знаю, да не скажу. Лучше ничего не знать.
Он встал с колен, резко встряхнул узелок, а потом приложил к нему ухо, словно вняв пробудившемуся там голосу. Поезд грохотал в решетке старого моста. Внизу засветилась медлительная река, полная неба и облаков.
– Я бы дал вам что-нибудь на дорогу. Да у меня ничего нет.
– Все равно не скажу. Вам наверняка не скажу.
– Может, что-то плохое?
– Зачем спрашивать? Вы, барчук, молоды, здоровы, у вас все впереди. Я соврал, барчук. Еду не в Варшаву. В Америку еду, в самую что ни на есть Америку.
– В Америку? За океан? Как вы туда доберетесь?
Незнакомец снова плутовато заулыбался, наморщив лицо в темных пятнах, словно закопченное.
– Доберусь, барчук. Я уже раз там побывал.
– А зачем возвращались?
– Вернулся, чтобы обидеть. А теперь, проклятый всеми, поеду назад, в Америку, самую что ни на есть Америку.
– Мне пора. Я забыл фуражку в купе.
– Всю такую расшитую разноцветными нитками? Не пропадет, никто ее не тронет, вообще вы ее никогда не смените на другую. А я пришел сюда не ради благословения. К чему мне благословение? Я всегда могу получить его и от таких, и от сяких. Я молодость увидел. Вашу молодость, барчук. И до чего же мне захотелось ее украсть. Но не бойтесь, не заберу, не украду. Я просто малость постращал.
