Барселона
Самое невыносимое – это страдания детей.
Мерседес не такала уже несколько месяцев. Ее сердце ожесточилось, душа огрубела.
Но теперь, после шестнадцати авианалетов в течение двух дней, именно дети явились причиной ее слез.
Иногда их доставляют с ранами, на которые невозможно без содрогания смотреть, и, пока их лечат, они тоненькими голосочками пронзительно визжат. Словно кролики. Невыносимо. А иногда они переносят боль с совершенно невероятным стоицизмом, лишь молча уставясь на докторов громадными глазищами, пока те латают и штопают их плоть.
Часто их привозят в больницу Саградо Корасон[5]нагими, никем не опознанными. И мертвыми. Убитыми взрывами бомб. С внутренними органами, превращенными в кровавую массу.
Таких крохотных, таких невинных, таких беззащитных, их вытаскивают из-под обломков домов с открытыми глазами и ртами, с безжизненно болтающимися ручками, словно это руки тряпичных кукол.
Есть какая-то ужасная несправедливость в этих маленьких мертвецах. И ужасная несправедливость есть в женщинах, которые, стоя возле них на коленях, сложив руки в тщетной молитве, заходятся в другие раздирающем, животном крике.
Покидая больницу, Мерседес плачет навзрыд, но никто даже не пытается ее успокоить. Все понимают, что творится у нее в душе от этих картин. Они и сами плачут.
Систематические бомбовые удары измотали всех и вся. Мерседес едва держится на ногах. Слишком много людей нуждаются в ее помощи.
На улицах женщины с младенцами и дети выстраиваются в длинные очереди за хлебом. Мясо стало совершенно недоступным, даже конина. Уже начали есть собак и кошек. Вдоль проспекта Рамблас сидят мужчины, продающие табак, извлеченный из окурков.
И как только Республике удается все еще держаться? В этом году Франко как никогда хорошо вооружен. В его войсках больше порядка. У него больше денег. Он просто чувствует, что победа буквально выскальзывает из его рук. Но долго так продолжаться не будет.
К концу месяца националисты прорвутся через Арагон и выйдут к морю, разрезав таким образом Республику пополам. И вскоре в руках республиканцев останутся лишь два больших города – Мадрид и Барселона, – забитых беженцами и голодающими. А потом и они падут.
