– Ладно. Буду думать… – все еще улыбаясь, она посмотрела в окно.
Мимо бежали поля, красные коттеджи, рекламные щиты. Небо было влажным, как весной. С него текли акварельные ручейки берез.
– А в Японии все дороги стенами закрыты! – сообщила она. – Неинтересно ехать…
– Летели долго?
– До фига. Девять часов, без посадки… И не спалось, как назло. Три детектива прочитала…
– Интересные?
– Нет. Всякая чушь. Вроде начинается классно, а потом такая тягомотина… Вот как в твоем этом деле про письма с мышьяком. Тоже вроде завязка была интересная, а потом все скукожилось… Как там, кстати, дела обстоят? Все-таки Фатеев это сделал?
– Ну, дело уже не у нас… – Он чертыхнулся, обгоняя машину, хотел крикнуть что-нибудь грубое через стекло, но увидел, что за рулем женщина, отвернулся. – И я тебя предупреждал, что все загадки в итоге окажутся скучными. У меня же опыт… Тот же опыт, правда, подсказывал, что моя любимая… будущая жена потребует неопровержимых доказательств. Пришлось разузнать. В квартире Фатеева был произведен обыск. Найден мышьяк, которым он якобы травил крыс (крысы у него действительно водятся), но главное – найдены конверты той же серии. Где он их взял и зачем они ему понадобились, он говорить отказался. Но даже не это основное доказательство. Дело в том, что его опознала куча людей. Теперь ведь милиция располагает фотографией и точной маркой машины. Все стало намного проще. Показания растут как на дрожжах. Тридцатого декабря за час до смерти жены Александрова ту самую «пятерку» видели припаркованной в Брюсовом переулке. Депутат живет на Тверской – в трех минутах ходьбы. Жену сбили во дворе Елисеевского переулка – это все один квартал…
– А почему ты говоришь «эту самую»? Может, похожая машина?
– Нет, Анюта, та самая. Дело в том, что он припарковался под знаком. Переулок там тихий, но именно в это время в мэрию должен был приехать какой-то ООН-овский чин, и в переулке дежурил дополнительный гаишник. Он выписал штраф за неправильную парковку. У Фатеева не оказалось с собой денег, чтобы откупиться, и его машина навсегда осталась в бумагах.
– Дурак он, этот Фатеев. Знал, на какое дело идет, и позволил записать номер…
– Дурак, – согласился Левицкий. – А кто же еще? Об этом свидетельствует вся его биография… Видели его и позже, то есть, получается, после смерти жены депутата. Сидел в кафе, представляешь? Там же, недалеко.
– А что он сам говорит?
– Вначале говорил, что ему была назначена встреча. Но потом, узнав, в чем его обвиняют, замолчал наглухо.
