Я в восхищении смотрел на проходимца. Такое должно вознаграждаться:
- Так что ж тебе нужно, купец?
- Да я ж уже говорил. Шкурок бы мне лисьих, черно-белых.
- Много?
- Штук двести, - ответил он, глядя мне прямо в глаза.
Я чуть не подавился красным вином, которым решил смочить пересохшее горло. Огорченно вытирая мокрое пятно на рубахе, я переспросил:
- Сколько сколько? Да тебе же их хватит, чтобы ее три раза в шубу такую завернуть, хворую и болезную.
- Кого? - непонятливо спросил купец.
- Да дочь твою, хворую.
- Дык ведь для неё кровиночки и беру, - опять наполнились глаза слезами. - Вдруг меньше не поможет.
- И почем же ты хочешь их взять?...
Я, естественно, назвал такую цену, что у купца глаза стали с донышко пивной кружки и он произнес печальным голосом:
- Да уж. За такие деньги мне дешевле её похоронить и самому закопаться.
- А сколько ты можешь предложить? - поинтересовался я.
Купец сказал. Теперь настала моя очередь смотреть на него совиными глазами. Ну а дальше...
... дальше пошел неинтересный разговор, очень похожий на тот, который немного раньше проходил с Семеном. Минут через двадцать мы с ним договорились. Правда, купец стонал, что я ограбил его, и что этой поездкой он и свое не возьмет, не то, что наживется. Что я всех его детей вгоню в могилу своей непомерной жадностью и жестокостью, количество которых в течении вечера менялось от одной любимой дочери, до пяти человек, а однажды даже до двенадцати человек. Но видя, что я опять поперхнулся, он сбавил обороты, поправившись что шесть из них его брата, тоже инвалида (еще вопрос, "тоже инвалид" - значит он тоже?); оставлю голодными и без отца с матерью, у которых он единственный кормилец и поилец, на которого вся надежда. А жену (тоже непонятно: то она у него есть, больная насквозь; то он вдовец, воспитывающий детей один одинешенек) в могилу вгоню; а сам он беспременно повесится, когда кредиторы его в оборот возьмут. В итоге я в конец запутался в его родственных связях, и просто сидел рядышком, кивая в особо драматичных местах страстных монологов, и отрицательно качая головой, когда он пытался снизить цену.
Видя, что это на меня не действует, он отсчитал мне задаток, и деловым тоном начал договариваться о месте передачи шкурок. Когда забирал шкурки, то всю душу из меня вынул и все-таки выторговал монет пять. Я же, в отместку, дал на него наводку городской страже, чтобы тщательнее проверили и, если получится, то стрясли лишние монеты.
