— За что сидишь? — спросил Олегов у крайнего, небритого парня, глядевшего исподлобья.
— Ни за что! — с вызовом отозвался тот.
— А такое бывает? — вежливо спросил Олегов.
— Мне просто не повезло. Все воруют, а я один попался, — сказал небритый, гордо отвернув физиономию в сторону.
— О, Господи! — услышал Олегов стон начкара, который уже успел убедиться, что в камере пять матрасов, пять подушек, пять одеял.
— Где? — с яростью закричал он, схватив рукой за воротник ближайшего и тряхнув его.
— Только без рук, не имеешь права! — визгливо крикнув, вырвался широколицый парень с маленькими глазками.
— Он прав, не трогай его, — строго сказал начкару лейтенант Люшин и повернулся к без пяти минут зеку. — Ты прав, ему нельзя, он при исполнении.
— И тебе нельзя, жаловаться буду! — Прошипел широколицый, пятясь назад под угрюмым взглядом Люшина.
— И мне нельзя, правильно. Люблю юридически подкованных, — похвалил Люшин и вдруг схватил парня за ноздри замысловатым захватом, который Олегов видел один раз в исполнении батальонного врача, когда тот после боевой операции пытался вытрясти из солдата признание, куда тот дел десять шприц- тюбиков с прамедолом.
— Ой, больно! — стонал прижатый к стене парень, слезы катились по его красивому лицу.
Люшин рывком левой рукой распахнул ему форму на животе, вырвав с мясом из ветхой ткани пару пуговиц. Из трусов у того торчал кусок грязного поролона, как видно, обрывок пропавшего матраса.
— Они его порвали, а сейчас просятся на прогулку, чтобы куски в сортире утопить, — растолковал начкару Олегов. — А ну, всем раздеться!
— Я следаку жаловаться буду, кто ты такой! — нервно сказал коренастый солдат, стоявший в середине строя со сбитым на правую сторону носом, и тут же получил удар в живот. Олегов схватил за воротник скорчившегося солдата и бросил на цементный пол. Тот пытался приподняться, но Олегов наступил ему на запястье, нагнулся над ним, задрал форму на животе и выудил какую-то черную тряпку.
— Это чехол от подушки, вату они рассовали по другим подушкам, — пояснил Олегов обалдевшему от счастья начкару.
— Парни, может, еще в соседнюю камеру заглянем? — попросил тот, заискивающе глядя то на Олегова, то на Люшина.
— Давай!
— Я им тоже всего по шесть выдавал, — сказал им начкар, торопливо отпирая соседнюю дверь.
— Камера, строиться!
Акустика, видно, в отсеке была хорошей. Все, что происходило в первой камере, здесь слышали и выводы сделали соответствующие: в углу, возле параши валялись обрывки синего байкового одеяла.
