— Давай, Саша, по порядку… Первая квартира.
— В каком смысле «первая квартира»?
— Где, когда, что взял, куда дел?..
— Ничего не взял.
— Так, вторая квартира, — терпеливо продолжил оперативник, решив, что о первой квартире, возможно, не заявили.
— Тоже ничего не взял.
— И в третьей не взял?
— И в третьей.
— Ага, взял в четвертой.
— Ни в какой не брал.
— И варенье не ел?
— Варенье съел.
— Ага, ходил по квартирам в поисках клубничного варенья, да?
— Да, — отрезал Вязьметинов, уловив наконец иронию.
Такого поворота оперативник не ждал. Признался, что проникал в квартиры, и отрицает кражи.
— Шкафы, столы, серванты распахивал?
— Распахивал.
— А деньги и золотые часики не брал?
— Нет.
— Шубу, туфли, кофту не взял?
— Зачем они мне…
— А варенье взял?
— Съел.
Петельников лениво поднялся и, смерив парня презрительным взглядом — не за кражу, а за ложь, — стал неспешно, с какой-то тщательностью снимать пиджак. Затем расслабил галстук и закатал рукава рубашки, обнажив крепкие загорелые кисти. И еще раз глянул на школьника, смазав презрение усмешкой. Тот смотрел настороженно, чуть напрягшись; его плотные, все закрывающие волосы сверху казались темным меховым капюшоном, которым школьник прикрылся.
Петельников подошел к окну и приоткрыл, впуская осенний воздух. Потом достал из шкафа двухпудовую гирю и легко выжал десять раз — пять левой и пять правой. Вязьметинов смотрел, кажется, не дыша.
Оперативник швырнул гирю в шкаф и все проделал в обратном порядке — закрыл окно, раскатал рукава, подтянул галстук, надел пиджак и сел рядом со школьником, сильно дыша.
— Силой хвастались? — опять загорелся любопытством Вязьметинов.
— Нет, Саша, нервы успокаивал.
— А у вас слабые нервы? — усомнился парень.
— Понимаешь ли, — доверительно понизил голос оперативник, — были крепкие, как у двоечника. Но от ежедневного общения с женщинами, а выражаясь грубее, с бабами они подрастрепались.
— Разве вы ежедневно… не с преступниками?
— Конечно, с преступниками.
— А разве они бабы… то есть женщины все?
— Не все, конечно, но многовато. Главное — внешне они вылитые мужчины. Воруют или хулиганят браво. Брюки, куртки, кулаки… — Петельников пристально глянул на верхнюю губу школьника, подчерненную нетронутой растительностью. — Некоторые даже с усами. А как попадут в милицию, повлажнеют от страха и давай изворачиваться. Не бабы ли?
Вязьметинов краснел насупленно. Оперативник не торопился, разглядывая потемневшие щеки, сжатые губы и сощуренные от злости глаза. Но откуда злость? У пойманного преступника ее, как правило, не бывает. Страх, раскаяние, тревога, депрессия… Но злость? Но спокойствие?
