– Это ты предложил встретиться, – резонно замечает он. – Я понял, что являюсь твоим тренером, и пришел на встречу. Но сейчас для тебя еще не пришло время основных занятий – нам придется встретиться еще минимум два раза. Минимум.
Он встал, поправил брюки, хотя штанины продолжали пузыриться как ни в чем не бывало.
– До свидания, Альбрехт, – сказал Малевич и ушел по аллейке, а там, где аллейка разветвлялась, я потерял его спину среди спин других прохожих.
Шахматы он, естественно, забыл на скамейке. Я встряхнул деревянную коробку, но вместо ожидаемого тарахтения фигур, услышал мягкий стук.
В коробке лежал детектив карманного формата под названием «Средство от скуки». Листа с номерами страниц 45-46 в книжке не было.
Должен признать, что у меня никогда не было подружки, которая устраивала бы меня так же, как Вера Мухина. Я не любил ее, не ревновал, всегда хотел и забывал о ней, когда не видел. Эти легкие отношения были бы еще легче, если бы не сама Мухина. Она подо все хотела подвести логическое обоснование. Если я, глядя на нее, позволяю своему взгляду стать более задумчивым, чем обычно, для Мухиной это означает, что я влюбляюсь в нее. Если я не разговариваю с ней целый день – значит, я боюсь ее, боюсь своих чувств к ней. «Ты боишься привязаться», – говорит она сквозь рыжий завиток. Если бы ты знала, Вера, насколько я уже не боюсь привязаться!
– Где ты был? Видел что-нибудь интересное? – интересуется она сухо, так, словно мы не в одной постели, а по разные стороны стола для переговоров.
Сердится. За что – не помню.
– Не видел сегодня ничего интереснее, чем одна обиженная девушка, – сообщаю я откровенно.
Она смотрит на меня и улыбается – одними кончиками ушей. Ее улыбка виртуальна, она активно присутствует, но назвать точное место ее дислокациисложно.
– Знаешь, я наблюдаю за тобой, Аль, – говорит она вдруг. – А если я перекрашу волосы или сменю пол, ты этого даже не заметишь.
Что за обвинения? Конечно же, я сразу замечу смену пола.
– Кстати, ты завила волосы, – замечаю я. – Да?
– Очень кстати, – но заметно, что она сердится не на самом деле. – Знаешь, в последний день я очень нервничаю. Не из-за себя, из-за тебя. Хотел ты этого или нет, теперь ты мне дорог, хотя иногда кажется, что я тебя совсем не знаю.
Я этого не хотел, Вера, ты же знаешь.
– Гоген не говорит со мной о деле, которым ты занимаешься, – продолжает Мухина, садясь на подушку, чтобы чувствовать себя выше. – У Ван Гога и Ренуара я, естественно, не могу спрашивать. Ты тоже не говоришь мне ничего. Я понимаю, что меня твое задание почти никак не касается. Но ты можешь хотя бы успокоить меня, сказать, что тебе ничего не угрожает, что ты не дашь втянуть себя в эту игру…
