– Танцы никто не любит, – сказал Ван Гог. – В клубы ходят не ради танцев.
– Все кроме меня, – возразил Роден. – Я люблю танцевать.
И Роден под музыку из автомобиля показал, как он это делает.
– Что, уже колес наелись? – спросил Ван Гог, наблюдая па Родена.
– Будешь? – Роден протянул ему таблетку.
Ван Гог поморщился, но таблетку взял.
– А вот и я! Жив и здоров! Привет, Винни! – это был Пикассо с перевязанной рукой.
– Привет, Винни, – сказал Миро. – Сарьян сказал, что Пабло нельзя на дискотеку.
– Ерунда! – бросил Пикассо. – Я чувствую себя лучше, чем когда-либо раньше! Поехали, поехали! Сколько можно здесь находиться!
– Садись ко мне в машину, Альбрехт, – произнес Ван Гог, и я не смог отказаться от этого предложения.
– Ты меня очень подвел, Дюрер, – сказал Винсент в автомобиле. – Предстоит серьезный разговор о твоем поведении, но не сейчас. Как ты с ними познакомился?
– Случайно, – признался я.
– Ты ведь не веришь в случайности, как и я? А, Дюрер? – он закурил. – В клубе Поль будет все время рядом с тобой. Даже в туалете.
Когда мы пересекли порог клуба, я почувствовал, что таблетка только сейчас набрала во мне полную силу. Музыка доносилась сверху и изнутри, продолговатые фигуры преломлялись в пульсирующем свете. Я стряхивал с себя ледяную скорлупу, я пробуждался.
На вибрирующих ногах я прошел к танц-полу. Гоген вертелся поблизости. Отличная музыка! Я готов был рыдать на груди диджея, рыдать от счастья.
– Пей больше и чаще, – посоветовал Роден, протискиваясь рядом со мной сквозь танцующую массу.
Я почувствовал, как сильно хочу пить, и бросился к бару.
– У меня нет денег, – обратился я к Гогену. – Пожалуйста, купи мне три чая.
– Сразу три? – переспросил бармен.
– Да. Сразу три.
Потом я выпил еще один чай, потом еще два. Мне потребовалось срочно посетить туалет, и я сказал об этом Гогену. Он зашел в туалет вместе со мной.
– Прошу Вас, Альбрехт, – издевательским тоном произнес Гоген, распахивая передо мной дверь одной из кабинок.
За дверью на унитазе с закрытой крышкой сидел Пикассо. Перевязанную руку я узнал раньше, чем его треснувшее лицо, на котором застыли брызги крови и мозга. В повисшей руке он держал пистолет, дуло которого касалось кафельного пола.
Действие наркотика улетучивалось медленно и болезненно.
В два часа ночи я перестал следить за тем, что происходило вокруг. Кажется,всей компанией – Ван Гог, Роден, Миро и я – побывали в еще одном клубе, а потом опять сели в машины и подъехали к красивому зданию. Увидев это строение, я с трудом, но все же заставил себя осмысливать происходящее, потому что это был не очередной клуб, а Национальная Опера, и было четыре двадцать утра.
