Несмотря на опыт и постоянные напоминания, это было серьезной проблемой. Попав под обстрел, фельдфебель Грубер вдруг повернул танк назад и направил прямо в воронку от бомбы. Вероятно, он не настроил как следует свою рацию и не видел, как я ему сигналил. Поэтому я не смог предотвратить его въезда в воронку от бомбы.
Только дульный тормоз его пушки выглядывал из воронки. Неожиданно он установил со мной радиосвязь и ругался, как пьяный моряк, по поводу своего невезения. Никто из членов экипажа не мог вылезти, потому что русские, как бешеные, палили по танку Грубера.
Ситуация складывалась не из приятных. Я, конечно, сразу же подумал о «веселенькой» перспективе освобождения танка ближайшей ночью. В довершение всего у моего «тигра» была повреждена муфта, и его нельзя было использовать как тягач. Поэтому нам очень повезло, что в ту ночь Цветти прибыл на фронт в своем только что отремонтированном танке. Вместе с Кершером они вызволили «маленького Макса» и его экипаж из неприятной ситуации. К сожалению, не все прошло гладко.
Русские вновь открыли пальбу при появлении двух танков. Они, конечно, знали, что мы попытаемся вытащить потерпевший аварию «тигр». В течение дня они присматривались к этой дурацкой бомбовой воронке.
Одна из мин, специально приспособленная для борьбы с танками, пробила люк радиста на одном из наших танков. Снаряд ударил почти вертикально, и вся сила взрыва пришлась на ноги несчастного радиста. В последние несколько дней обходилось без жертв, и вот теперь, во время спасения другой машины, жертвой стал этот парень. Он только что прибыл в роту. Ему, наверное, едва исполнилось восемнадцать, и это была его первая боевая операция. В бункере мы наложили бедному парню повязку. Должно быть, он терпел невыносимую боль. Жаловался на боль в левой ступне, еще не осознавая, что ее уже больше не было.
Это ужасное зрелище потрясло меня сильнее, чем все операции нескольких последних дней.
В его глазах я видел смесь надежды и страха. В конце концов, он был еще наполовину ребенок, обнаруживший себя лежащим там, в танке с раздробленной ступней и жуткой болью. Он только бессвязно твердил:
— Господин лейтенант, она, наверное, уже больше никогда меня не увидит! Ой, как сильно болит левая нога! Ее ампутируют? Сможет ли она перенести это? Она уже потеряла двух сыновей, а теперь я... Господин лейтенант, вы напишете ей?
Причитания тяжело раненного юноши, который все время говорил о своей матери, потрясли меня до глубины души. Я устроил его как можно удобнее и позаботился, чтобы его немедленно доставили в полевой госпиталь в санитарной машине.
