– Основательно говоришь ты, – с важностью ответил князь, – однако ж я должен отказать тебе в ответе. Тебе известно, что неприлично хозяину выпытывать у гостя час его отъезда; если бы даже я мог поступить таким образом, все равно никогда бы не сделал этого, потому что благородный муж пришел изгнанником, но скоро ли он возвратится на родину или никогда не возвратится – этого он и сам не знает.
И снова поднявшись, Ротари пылко сказал:
– Что тут торговаться из-за времени? Если мы, туринги, открываем сердце наше, то делаем это не на срок. Дайте ему право гостеприимства в народе и кончено!
Мужи громко изъявили свое одобрение и повскакивали со своих мест. Но на середину круга вдруг выступил Зинтрам и резко крикнул разволновавшейся толпе:
– Постарайся, князь, чтобы вожди наших селений, подобно ребятишкам, гоняющимся за пестрой птичкой, не угодили в неизведанную пропасть. Я требую молчания, потому что мало еще сделано для нашего блага.
Князь сделал знак жезлом своим, и с неудовольствием сели мужи, подняв грозный ропот против Зинтрама, который, ничуть не смутившись, продолжал:
– Могуществен ты, князь, и остро железо союзников твоих, но мы – туринги, и король господствует над нами, поэтому не нам, а королю подобает дать право гостеприимства королевскому сыну.
– Король Бизино, король-черника! – вскричали гневные голоса.
– Уж не хочет ли Зинтрам, чтобы королевский гонец напомнил нам клятвы, которые мы должны произнести при огне очага?! – воскликнул какой-то мрачный туринг.
– Король – верховный властелин, – осторожно сказал Ансвальд, – и со страхом должно произноситься имя его в совете народа.
– Очень хорошо знаю я, – вскричал настойчивый Зинтрам, – что не обращаемся мы к королю, когда утомленный путник, имя которого никому не ведомо, садится на скамью нашу, но пришедший теперь – знаменитый воин, враг римлян. Неизвестны нам мысли короля, не знаем мы, вреден или полезен ему чужеземец и с похвалой или одобрением взглянет король, в своей заботливости о спокойствии народа, на данное нами право гостеприимства.
Теперь поднялся Туриберт, верховный жрец, сидевший по правую руку от князя, и начал голосом, громко звучащим под бревенчатой кровлей:
– Ты спрашиваешь, милостиво ли кивнет нам король головой или гневно отвратит от нас лицо свое? Я не порицаю твою заботливость, потому что иные даже спрашивают, как бегает заяц и что кричит филин. Но скажу вам то, что понятно каждому и без указания. Боги поставили нам законом: безвинному чужеземцу не отказывать в земле и воде, в воздухе и свете. Разгневается ли король, что честно держим мы себя в отношении просящего, – и терпеливо мы покоримся, ибо опаснее гнев богов, чем злоба короля. Если чужеземец не мил вам, потому что сражался он против римлян, то немедленно погасите огонь очага, у которого сидел он, и выведите его за лесную границу. Но обсуждение того, что впоследствии он может оказаться для нас вредным, а может, и нет – не дозволяется ни обычаем нашим, ни велением богов.
