Мрачно сидели мужи, опечаленные тем, что Зинтрам сказал правду. Но молчание, нахмурив густые брови, прервал Беро, отец Фриды, дюжий землепашец.
– Ты услал брата своего в римское войско, – медленно и грубо проговорил он, – а теперь спокойно сидишь на его земле; не удивляюсь я после этого, что хвалишь ты чужое племя. Но не на радость земледельцу заносчивые парни, которые возвращаются из походов на римские земли, потому что плохие они соотечественники: хулители наших обычаев, хвастуны и лгуны. Поэтому говорю я, что римские походы – гибель для нашего народа. Если наши молодые воины поступают на службу к чужим военачальникам, то делают они это на свой страх и риск, а не по выбору или назначению народа. Но я хвалю любовь к родному дому, честные удары топора и мирную жизнь с соседями, чтящими моих богов и мой язык. Теперь мы в мире со всеми; если аллеман, человек добрый, придет сегодня к очагу нашему, то мы посадим его у огня; но пусть явится завтра римский воин, честно поступающий по отношению к нам, и мы сделаем, быть может, то же самое. Оба они должны мирно жить по нашим законам, но если они станут завидовать друг другу из-за воздуха или огня очага, то пусть возьмут мечи свои и за деревенской околицей боем покончат с распрями. Удары – это их дело, а не наше. Поэтому говорю: здесь доблестный муж, и римлянин он или вандал, я все равно приветствую его за нашим столом. Мы остаемся хозяевами и сумеем обуздать его, если он нарушит спокойствие страны.
Сказав это, он сердито сел на свою скамеечку, а старики одобрительно забормотали. Тогда поднялся Альбвин, благородный муж; говорили, будто у него с незапамятных времен поселился под бревенчатой крышей домовой, и ночью укачивает он детей его семейства, отчего они и не растут, подобно другим людям – все его родичи были малы ростом, но приветливы на вид и ласковы словами. И Альбвин сказал:
– Быть может, тебе удастся, князь, примирить мнения начальников и соседей. Все они желают добра витязю, пришедшему с войны к очагу твоему; опасаюсь только, чтобы впоследствии не стал он соотечественникам в тягость участью своей, потому что негоже именитому мужу праздно лежать под кровом хозяина. Он соберет приверженцев и создаст себе врагов, и чем громче слава мужа разнесется по стране, тем больше товарищей соберется с ним в путь. Мы не настолько скупы, чтобы считать дни, в течение которых укрывали мы путника, но нам не известны помыслы витязя, а потому да будет мне дозволено спросить об этом хозяина. Если пришельцу потребны отдых и кров на короткое лишь время, то не для чего тут и совещаться, но если он намерен окончить дни свои в среде нашего народа, срубить себе дом на этой земле, то мы должны зрело обсудить не только благо чужеземца, но и наше собственное.
