Вдруг неподалеку от нее в ручей скатился камешек; она взглянула в ту сторону и узнала человека, одетого легким покровом ундин, который прислонился к древесному стволу. Витязь, славу которого она вещала лесу, воочию стоял невдалеке, и когда смущенная Ирмгарда отступила назад, она услышала его умоляющий голос:
– Продолжай петь, чтобы из уст твоих узнал я, что делает человека счастливым. Звуки голоса твоего приятнее мне, чем все искусство Фолькмара. Когда певец пел, и чертог гремел кликами мужей, я все думал о тебе, с гордостью радуясь, что и ты услышала весть.
– Устрашенные, скрылись при виде твоем слова, – ответила Ирмгарда, стараясь оправиться от неожиданного появления Инго. – Я смелее говорила с тобой под сиреневым кустом, – продолжала она, – хотя и тогда ты мало нуждался, витязь, в моих советах; вспоминая об этом, я краснею теперь от моего неразумения. Не насмехайся же надо мной: у нас, лесных обитателей, речи прямы и простодушны помыслы. Но тяжко мне сознавать, что дважды из уст моих ты слышал известное тебе; если бы я знала, кто ты такой, я затаила бы доброе о тебе мнение, и теперь еще мне стыдно, что ты подслушал меня.
– Если ты благосклонно думаешь обо мне, Ирмгарда, – попросил гость, – то не скрывай этого, потому что изгнаннику редко приходится слышать сердечные слова из уст доброй женщины пусть певец воспевает его подвиги, пусть хозяин пьет за его здоровье, но все же пришлец чужд семейству и кругу друзей; вряд ли знатный отдаст свою дочь за бедняка, и значит, не оставит изгнанник сыновей, которые гордились бы его подвигами.
Ирмгарда насупилась.
– Но позволь, – продолжал Инго, – поведать тебе тайну души моей, и если не гнушаешься ты доверием моим, то сядь здесь, на камень, и выслушай мой рассказ.
Ирмгарда послушно села, а Инго встал перед ней и начал:
– Узнай, что случилось со мной после битвы аллеманов. Сияли звезды, изнеможенный лежал я на каменистом берегу реки, обвив римское знамя вокруг слабой руки, ночной ветер стонал по умершим, шумели волны, охладело мое тело и омрачился мозг. Вдруг надо мной склонилось скорбное лицо – то была прорицательница судеб аллеманов, вещая жена, наперсница богов.
«Тебя ищу я, Инго, между трупами мужей, – сказала она, – желая спасти твою жизнь, подобно тому, как спас ты мою.»
– И подняв меня, она одела меня теплыми покровами, дала целебного напитка и, отделив копье от чуждого знамени, с молитвой бросила сломанное древко в реку. В чаще лесной укрыла она изнеможенного и, подобно матери, день и ночь сидела у ложа моего. При расставании она взяла пурпурное знамя и сказала:
