Певец умолк, склонившись головой к лире; в зале воцарилось безмолвие, будто после похорон; но глаза мужей сверкали, оживились их лица, а более всех лицо чужеземца. Еще когда певец входил в зал, задев при этом одежду Инго, то тот наклонил голову, и не без неудовольствия заметил Вольф, что Инго меньше, чем приличествует воину, обращал внимание на рассказ Фолькмара; увидев это, застольники стали указывать на него и обмениваться насмешливыми речами.
Но когда певец начал повесть о битве из-за знамени, то Инго приподнял голову, розовым светом озарилось лицо его, и так светел и лучезарен был взгляд, брошенный им на певца, что никто не мог отвести от него очей; и золотым сиянием колыхались кудри вокруг восторженного лика Инго.
– Взгляни туда, Фолькмар! – раздался женский, дрожащий от волнения голос, и глаза всех устремились туда, куда указывала рука Ирмгарды.
Певец поднялся и пристально взглянул на чужеземца.
– Духи потока возвратили витязя! – с ужасом вскричал он, но вслед за тем выступил вперед. – Да будет благословен день, когда я узнал тебя, витязь Инго, сын Ингберта, спаситель мой, последний воитель в битве аллеманов!
Гости повскакали со своих мест, зала дрогнула от радостных криков. Певец подошел к Инго, склонился к его руке и воскликнул:
– Живого осязаю я тебя, и никогда еще песни мои не получали такой награды!
Он подвел чужеземца к столу князя, который, с увлажненными глазами поспешил навстречу Инго.
– Благословляю тебя, витязь! Тяжкое бремя спадает сейчас с сердца моего: я знал, что нельзя утаить славу героя. Приветствую в моем доме тебя, старинного гостя! Подайте кресло, юноши, да присоединится князь к сонму благородных мужей моего народа. Вина, подчаший, и за благоденствие царственного витязя, сына богов наших, выпьем римского напитка из римских золотых кубков!
Рано утром шла Ирмгарда к лесу по росистой траве. Белый туман клубился по земле и, подобно одежде водяных духов, стлался вокруг деревьев. Из луговых паров восставал светлый облик девы; веселая сердцем, с распущенными волосами, с зардевшимися щеками она пела, издавала радостные возгласы и, подобная богине полей, бежала среди дрожащих облаков. Она видела и слышала, что значит доблесть и что возносит человека из юдоли ужаса и смерти в сонм великих богов; все преклонялись перед геройской доблестью того, кто тайно нравился ей и был искренен, как никто. Она поднялась по горной дороге до того места, откуда дом ее отца уже не был виден за деревьями, и, одинокая, остановилась среди леса и скал; под ней шумел поток, над ней неслись светлые облака зарождающегося дня. Она поднялась на скалу и огласила горы и воды словами песни, слышанной ею в чертоге. Радостно повторяла она то, что сохранилось у нее в памяти из песен Фолькмара, и дойдя до броска на Рейн, восхищенная, она с восторгом запела: «Вы, разумные птички лесные, посланцы богов, и вы, крошечные эльфы под кустами папоротника, послушайте еще раз!» И она повторила слова песни. Взгрустнулось ей, когда витязь исчез в речном потоке. И чувствительная девушка излила свое волнение в новых, словах, еще раз пропела плач певца, и песня молодой женщины, эхом отразившись от скал, перекрыла голоса лесных птиц и тихое журчание горного ручья.
