Свое турне по Европе мы с девушками завершили в Копенгагене, где я посадил их на самолёт до Аризоны, отправив обратно в Штаты с охапками роз и цветистой напутственной речью, призванной развеять подозрения, которые могут возникнуть в их умах в ближайшие недели.
— Сохраните свою форму, удостоверения и корешки чеков (обналичив чек, я всегда возвращал корешок), — внушал я. — Если компания пожелает получить форму и удостоверения обратно, с вами свяжутся. Что касается трудоустройства, просто возвращайтесь к учёбе, потому что на постоянную должность без образования вас не возьмут, а после с вами свяжется представитель компании. Вероятно, уже не я, потому что мне приказано вернуться за штурвал. Но, надеюсь, в конце концов все вы снова попадёте в мой экипаж, потому что этим летом провёл с вами чудесное время.
В общем, я действительно провёл чудесное время. Если девушки и добавили мне седых волос, то заодно добавили мне зелёных бумажек, даже не ведая о том. В итоге что-то около трёхсот тысяч долларов.
На самом деле, Pan Am действительно связалась с девушками. Целых три месяца получая нескончаемый поток фотографий из десятков европейских городов, сплошь с одними и теми же девушками в нарядах стюардесс Pan Am, рекламный отдел Pan Am затеял расследование. В конечном итоге дело легло на стол к О'Рейли, а он ловко в нём разобрался и довёл до сведения руководства компании — и девушек тоже.
Как я понимаю, все восемь приняли известие стойко, хотя не обошлось без некоторых красочных и недвусмысленных выражений.
Расставшись с девушками, я пробыл в Европе ещё месяц-полтора, потом вернулся в Штаты, где несколько недель кочевал, как цыган, ни разу не задержавшись на одном месте более двух-трёх дней. На меня снова напала тоска, я стал нервным и раздражительным, и сознание, что, может статься, я навечно обречён на скитания, как лисица, за которой свора идёт по пятам, тяжким грузом легло на душу, сказываясь на моём рассудке.
Махинации с чеками я практически прекратил, опасаясь, что ищейки где-нибудь неподалёку, и не желая давать им свежий след. Лишь изредка я ощущал вызов, побуждавший меня проявить свою преступную изобретательность.
Один такой случай произошёл в большом городе Среднего Запада. Только-только прилетев, я наслаждался ланчем в ресторане аэропорта, когда моё внимание привлекла беседа в соседней кабинке между пожилым мужчиной с каменным лицом и очень молодым человеком, пресмыкавшимся перед ним, — очевидно, его сотрудником. Из разговора я понял, что пожилой — банкир, направляющийся на съезд в Сан-Франциско и явно рассчитывающий, что в его отсутствие банк продолжит зарабатывать деньги. Держался он холодно, сухо и надменно, откровенно гордясь своим высоким положением, а когда его вызвали по интеркому аэропорта, я узнал его имя: Джаспер П. Финансон.
