Так, плачущим и израненным, его и нашли на следующий день. Поседевший, замёрзший, истекающий кровью и потерявший рассудок, последний из Грифонов рыдал, пока не обессилел и не уснул, напичканный лечебными снадобьями...
Закончив песню, Ален не сразу поднял голову, пытаясь сообразить, отчего же в глазах так мутно. А когда оглядел притихших парней, с удивлением понял, что лица почти у всех были мокрыми. Ален повернулся к Росомахе. Тот едва сдерживал слёзы.
- Я уже слышал эту песню, - едва шепнул он, кривя губы в подобии улыбки. - Почти такую. Но когда поёшь ты, я... я там, с ними... - Он вздохнул, сжал зубы и зажмурился. - Я там с ними умирал, - судорожно признался он.
Столько отчаяния прозвучало в его словах, что остальные ребята закивали, некоторые, отвернувшись, заплакали. Потом дружно выпили, всё ещё не в силах отойти от впечатления, произведённого песней мага.
- Ты там был, - вдруг резко сказал Росомаха, в упор глядя на друга. - Я знаю, что ты там был.
До последнего времени командору удавалось скрывать от большинства своё звание, но теперь он серьёзно прокололся. И скрывать стало бессмысленно.
- Верно. - Ален спокойствием ответил на его взгляд. - Я последний оставшийся в живых. - И внимательным взглядом обвёл боящихся шелохнуться парней. - Я - Белый командир.
На минуту повисла такая тишина, что треск костра казался оглушительным. Потом заговорили все разом, пытаясь хоть как-то переварить услышанное. Решили, что без поллитры в таком важном деле не обойтись. Выпили. Ален с улыбкой принял очередной наполненный стакан, в задумчивости поглаживая струны. Лира тихонько пела своему нынешнему хозяину что-то утешительное.
Немного придя в себя, парни стали осторожно задавать Алену вопросы, хорошо помня о его вспышке гнева в корчме. Ален отвечал, но как-то рассеянно, словно здесь пребывало лишь его тело, дух же витал где-то очень далеко.
В конце концов Костя по прозвищу Поплавок воскликнул:
- Ребята, вы что, не поняли? Мы за одним столом с героем сидим!
Ребята зашикали на него, с опаской посмотрели на мага. Но тот лишь снисходительно улыбнулся, поставил стакан на землю, снова тронул струны.
Я изгой,
Потерявшийся в мире.
Не герой,
Как ни пела бы лира.
Я убийца,
Пусть и невольный.
Я убийца!
И этого довольно,
Чтобы судить
Меня строго, судом небесным,
Чтоб остудить
Жар войны, разожженный злом.
Моя душа
Теперь только кровью довольна,
Моей душе
Поздно сказать мне: "Вольно!"
