Тут показалась калитка дома Алена. Василиса побежала вперёд, заколотила кулачками по дереву, крича:
- Откройте! Откройте скорее!
Залился повизгивающим и жалобным лаем старый пёс. Слышно было, как открывается тяжёлый засов в доме Алена. А Росомаха меж тем тихо спросил:
- А что ж ты с тем... главарём-то сделал?
Ален слабо усмехнулся:
- Памяти лишил.
Росомаха не нашёлся, что ответить. У калитки появился Яков, а следом за ним перепуганная Карина в одной ночной сорочке. Василиса, давясь слезами, сбивчиво пыталась что-то втолковать хозяевам, а потом просто указала рукой на Алена, повисшего на плече друга.
Отчим первым оказался рядом с пасынком, едва не сорвав калитку с петель.
- Что случилось? - резко спросил Яков у Ромахи, перекидывая руку Алена через своё плечо.
- Чужаки в корчме... драку затеяли, - сбивчиво заговорил Росомаха. - Матёрые. Ален спас. На себя принял...
- Говорила же я! - дрожащим голосом сказала Карина. - Чувствовала! Случится! И случилось...
- Нормально всё, мама, - ровный, не прерывающийся голос дался нелегко. - Я жив.
Тем временем Ален с помощью отчима и друга доплёлся до порога. С внезапной силой схватив Росомаху за ворот, он заговорил, тяжело роняя отдельные слова и не отрывая страшного взгляда от глаз друга:
- Василису. Доведи. До порога. Понял? Бронь. Заговоренная. Нож. Тоже. Неумеха. Отобьется. От матёрого. Доведи. До порога. Понял? Головой. Отвечаешь.
Росомаха быстро закивал, силясь оторвать взгляд от этих страшных, нечеловеческих глаз, и не мог. Ален сам погасил жуткое жёлтое сияние, стянул зрачки из щелок в точки и рухнул как подкошенный.
Очнулся он лишь под утро. Устало положив голову на край кровати Алена, спала мать, просидевшая рядом с ним всю ночь.
Лекаркой она была довольно-таки умелой, но ей стоило много сил залечить порванную артерию, кровь из которой хлынула, как только Ален перестал мысленно сводить края раны, потеряв сознание. Она понимала, насколько близко в тот момент её сын подошел к могиле. А пока лечила, заглянула в душу и ужаснулась. До этого она ещё надеялась, что Ален сможет стать прежним... Но такой безысходности и бездны смертной тоски даже у стариков почти никогда не бывает... В душе не было желания жить и бороться - лишь устало-обречённая тоска и бесконечная боль.
Парень сел на кровати, ощупывая перевязанные плечо и грудь. Мать забинтовала его основательно - почти по пояс тело туго стягивали бинты. Из-под повязки выглядывал вытатуированный на плече Знак. Он чуть светился бело-серебряными красками, тонко очерченный угольно-чёрным. Пульсирующая боль и слабость накатывали красными волнами на берег сознания. Стараясь не тревожить мать, он встал, надел военные штаны, отстегнул клинки, поверх повязки неловко надел свободную чёрную рубаху. Каждое движение отдавалось нестерпимой резью в груди и руке. Соорудив из чистой тряпицы перевязь, Пламенный постарался поменьше тревожить руку. Но всё же, сжав зубы, поднял мать и положил её на свою кровать. На лбу выступили капли пота, но Ален не проронил ни звука.
