— С приездом.
— Спасибо.
— Вот видишь, — Петр извиняющимся тоном начал было фразу, но Климов взял его под локоть, подтолкнул к дверям на улицу.
С виноватой напряженностью Климов спросил, когда «это случилось», как произошло? Петр ответил, что, как минимум, два дня назад: соседка принесла кефир, но…
— Бабы Фроси уже не было. Скончалась.
— И ты сразу дал мне телеграмму?
— Как только узнал.
Когда люди чего-нибудь не понимают, у них резко меняется выражение глаз. И вообще лицо становится другим. Одни хмурят брови, другие поджимают губы, третьи начинают улыбаться, словно извиняясь за свою недоуменность и растерянность.
Петр остановился:
— Ты это к чему?
Климову стало неловко. В самом деле, что это он так, словно ведет допрос.
— Прости. Привычка доконала. Я ведь просто так и говорить-то разучился…
— Ладно, понял.
Оправдываясь за свою дотошность, Климов повинился:
— Я профан по части похорон.
— Я тоже, — ответил Петр. — Чиновники меня в упор не видят.
— А что надо?
Петр, хмыкнув, пожал плечами:
— Ерунду. Справку о смерти из загса.
Климов потер лоб ладонью. Голова без шляпы мерзла. Удивился:
— И всего-то?
— Да, — ответил Петр. — Представь себе. Для того чтобы зарегистрировали акт о смерти, нужно принести справку из поликлиники о болезни бабы Фроси и причине смерти, а покойница ни разу в поликлинику не обращалась.
— Никогда?
— По крайней мере, в Ключеводске.
— Тогда, — Климов замялся, — должны дать в милиции…
— По шапке…
— Нет, я точно говорю, как же иначе?
— А вот так, — довольно мрачно сказал Петр. — У нас все через… другие двери.
— Отказали? — не поверил Климов.
— Выставили вон.
Мрачный вид Петра и тон, каким он подчеркнул смысл сказанного, озадачили Климова.
— А в чем загвоздка?
— В этом самом, — Петр постучал себя по голове. — В холопстве нашем и законах наперекосяк.
— Ладно, — видя угнетенное состояние друга, сказал Климов и самоуверенно шагнул вперед. — Пошли.
— Куда?
— В милицию.
— Тогда пойдем. У меня машина.
Перейдя площадь, Климов глянул на группу парней, куривших около кафе, отметил, что швейцара в дверях не было, зато у входа красовался темно-синий «мерседес-600».
«Кто-то со свитой», — уклоняясь от ветра, подумал Климов и, завернув за почту, оказался во дворе, тесно застроенном верандами, мансардами и сараюшками. Давно предназначенные под снос, эти хибарки чудом уцелели в центре города, должно быть, оттого, что каждый год подновлялись, красились во всевозможные цвета, белились густо насиненной известью, кряхтели от дождя и сырости, как и жильцы, но все еще цеплялись крыльцо к крыльцу, верандочка к сараю. Медленно врастая в землю, они тащили за собой прогнившие в подпольях доски, старые фанерные комоды, помятые картонные коробки, сырость, хлам и запах плесневелых огурцов. Во многих окнах стекла были скреплены замазкой. Строения ветшали, подгнивали, осыпались.
