Вечерняя баня этого дня окончательно очистила мужчин-Волков от скверны, если какая и была, и жёны увели их, переодетых в чистое, по домам. Кормить настоящей человеческой пищей, заново приобщать к святым очагам, к своим объятиям…
— Дедушка, — начал Бусый, пока они с Соболем и Ульгешем шагали к дому Отрады. — Помнишь, ты сказывать велел, если будет сниться что необычное?
Соболь внимательно посмотрел и кивнул.
— И особо, если какой сон повторится…
— Мне снится меч, — сказал Бусый.
— Какой меч?
— Серебряный, — ответил мальчишка. Подумал и уточнил: — Как луч лунный. Ну, вроде тех, которыми Луна нас от Змеёныша оборонила… Вот и меч тот… оборонить силится. То я сам им рублюсь… как бы я — и не я вовсе… А кругом тьма, и враги со всех сторон наседают… — Тут он призадумался, говорить ли про загнанного крысёнка, и решил всё же сказать: — А то вот крысёныш малый привиделся, вроде как кто его плетью хлещет, он отбивается. Я помочь, жалко ведь, а тут у него в лапке серебряный меч себя оказал… К чему бы, дедушка?
— Не знаю пока, малыш, — задумчиво проговорил Соболь. Попробовал бы кто другой назвать Бусого малышом!.. Обиделся бы, кулаки сжал. Только дедушке было можно, от него это воспринималось как ласка, как подтверждение их с Бусым родства. А Соболь продолжал: — Сегваны, те торопятся сразу истолковывать сны, ибо верят, что те сбываются именно так, как их объяснили. Но мы не сегваны, верно? Я, к примеру, вырос в Саккареме…
«Да помню я, помню…» — мысленно подосадовал Бусый, но ничем не показал своего нетерпения, да и правильно сделал.
— Так вот у нас, — сказал Соболь, — если начинают вспоминать старину, обязательно заведут речь про то, как через реку Малик, по-здешнему Край, некогда хлынули на нашу землю враги. Степные кочевники из Халисуна. Были их, сказывают, неисчислимые тьмы, такие, что солнце над Саккаремом померкло аж на двести лет…
Благородный Зелхат, с которым по молодости я был немного знаком, объяснял нашествие засухой и смертельным голодом, постигшими в тот год Халисун. Он говорил, кочевники ринулись через Край, потому что спасали от смерти своих детей. И дрались отчаянно, так, что не нашлось силы, способной их удержать. Саккарем пал, и уже наши дети остались без пищи и крова, потому что халисунцы нас обобрали до нитки. Зелхат говорил, что на самом деле земля была способна прокормить и тех и других, но не мне об этом судить. Для нас, саккаремцев, это была чёрная напасть, в одну осень выкосившая половину страны, а кто уцелел, оказались у завоевателей в рабстве. Я тебе даже так скажу: сколько веков минуло, вроде всё давно улеглось, а вот написал Зелхат в книге, будто халисунцев не злобная кровь погнала через Малик, а голод и страх, — и шад Менучер немедля решил, что старик его первому готов был продать, кто только заплатит. Это всё я к тому, что память о тех временах у нас по сию пору больная.
