Раздались легкие танцующие шаги. Не оборачиваясь, я понял: пришла О-Ё-Ёй.
– Ты опять за свое? Тебе ведь эту скрипку два года мастерить.
– Ну и буду.
– Так эти два года надо еще проучиться. А ты, кроме гамм, ничего не учишь.
– Гаммы – основа скрипичного мастерства, – буркнул я, – а пьесы и концерты мне ничьи не нравятся. Свои сочинять пора…
– Ты же обещал принести хоть немного денег, – переменила тему О-Ё-Ёй.
– You never give me your money… – запел я, стараясь вложить в пение побольше сарказма. – Ну ладно… принес, принес!
– Да? – О-Ё-Ёй сразу повеселела и по-детски доверчиво захлопала в ладоши.
Не спрашивая самих денег (которых у меня было всего шесть рублей), она метнулась за разгородивший комнату шкаф, вынесла оттуда какой-то пакет и сказала:
– Поешь, а я в магазин пока сбегаю.
– Я не хочу есть, – соврал я. – Давай лучше…
Я не знал, как сказать словами, что именно значит это «давай», но как человек, придирчиво относящийся к словесному наполнению прозы, тут же заставил себя выговорить:
– Время можно провести и по-другому. – При этих словах я обнял О-Ё-Ёй за талию.
– А печатать? – полушепотом спросила она.
Заметив, что и у пишущей машинки должен быть выходной, я обнял ее покрепче.
Тут дым и огонь сверкнули в углу за шкафом и отразили себя за стеклами, в маленьком бурьянном дворе. Гроза был еще далеко, но пошел сильный, осенний, теплый еще дождь. Дождь хлынул так внезапно, что электрические провода на заборе, казалось, именно от этой внезапности, заискрили.
Я закрыл глаза. Однако такие же электрические искры с дымком вспыхнули и во внутренних моих пространствах.
Положив рядом с собой выструганную шейку будущей скрипки и поглаживая эту шейку левой рукой, я рукой правой стал от шейки настоящей, женской, опускаться к другим хранилищам плоти.
Без слов, однако, было как-то «не в жилу». Не зная хорошенько, что в таких случаях надо говорить, я стал шпарить, как из учебника:
– Шейка… деталь смычковых и щипковых инструментов… ух!.. на которую обычно наклеивается… еще, так!.. так!.. гриф. Шейка крепится к корпусу… корпусу… инструмента или составляет с ним… с ней… одно целое.
Чуть кусая и сдавливая, но тут же отпуская теплую чужую плоть, я словно хотел приклеить ее к себе, хотел срастись с ней навсегда, навечно. Чудо соединения терзало и восхищало меня, лишало разума и расчета. Правда, при этом казалось: за нами кто-то наблюдает! Наблюдение велось – так все время чудилось – сразу с нескольких точек обзора: с потолка, из-за шкафа и сквозь оконные стекла.
