– Прятать книги от народа… мммм… не просто глупо. Это еще и опасно. А вы… вы на идею всегда отвечаете враньем… или кулаком. Col pugno, carina, col pugno! – чтобы хоть как-то восполнить отсутствие за спиной скрипки, добавил я по-итальянски.
Тут вместе с заместителем директора в строгом жакете определила свое отношение ко мне и очередь.
– Это же просто бандитизм! Вы представляете? Хулиганить в Доме книги?
– Еще и выражается! Мы, значит, в очереди пукаем, а он нет?
– Про отщепенцев базлает, а сам вперед потихоньку лезет!
– Из-за этого дуролома щас совсем давать перестанут!
И здесь произошло непоправимое.
От нервности разговора и от ощущения собственной никчемушности я все время в левом кармане куртки подымал за малюсенькое горлышко и опускал бутылочку с лаком. Лак этот скрипичный, лак этот сладко-вонючий я добывал целый месяц. И лишь недавно выпросил-таки одну бутылочку у нашего институтского скрипичного мастера Юры П.
Я потянул зачем-то левую руку из кармана. Бутылочка упала и разбилась. Позор, тоска и жребий смерти пали на меня разом, как грязевой ливень в степи. Лак пронзительно запах чем-то древним, порочно дорогим, непостижимым. Запах лака сразил очередь наповал. Явная дороговизна жидкости – оскорбила навек.
– Да он не с «черного»! Он «алик», алкаш!
– Ликер закордонный где-то упер!
– Духи пьет, ханыга!
– Ну где же наконец-таки милиция! Долго этот бандитизм в Доме книги будет происходить?
– Ал-ко-го-лик, – словно читая по слогам букварь ребенку, произнесла замдиректора. – Ал-ко-го-лик, – радуясь научному определению неприятного явления, повторила она и, сдерживая чувства, приказала кассирше: – Закройте кассу.
Кассирша в момент перегородила счетами кассовое окошко.
От тихого, даже милого замдиректорского голоса не осталось и следа. Казалось даже: распустив волосы, уложенные на затылке в виде «короны Крупской», выпустив коготки на руках и на ногах так, что когти нижние вот-вот прорвут симпатичные полуботиночки – она сейчас на меня кинется. И оборвет уши, и прокусит шею, и станет – свалив на пол – пить кровь, а затем дробить каблучками костяшки длинных скрипичных пальцев…
Ничего такого, однако, не произошло.
Замдиректора изящно, на одном каблучке, крутанулась вокруг собственной оси и куда-то быстро ушла.
Очередь с содроганием и, как моему мнительному воображению показалось, мстительно выдохнула долго копившийся внутри воздух.
Кассирша еще раз, гремя костяшками, подняла и опустила стоящие поперек кассового окошка счеты. Она ликовала! Неожиданный перерыв в работе враз оживил сморщенное ее лицо. Остальные молча ждали развязки. В молчании и взаимном отчуждении прошло минуты четыре. Запах лака, его нестерпимая сладко-итальянская вонь, замешанная, как в тот миг подумалось, на крови, слезах и прочих людских выделениях, витала над всеми нами, лезла в ноздри, в рот…
