– Мне не смешно. Наверное, мне не смешно уже. Все уже и уже дорога, морщинистые кусты на обочинах, и сердце кровит. Ты знаешь, я опоздаю снова. А ты закричишь. Отчего-то мы встретились, хотя я забыла и даже не плакала больше. Город выселили, на окнах распялены простыни. Сегодня я сломаю твою повозку. А ты промолчишь. Видишь ли, мне хватило: блуждать по задворкам, заглядывать в рыла и – не находить тебя. Пожалуй, я сама потеряюсь сегодня. А ты?.. Считай до пяти.
Хочу или не хочу я говорить, но молчать уже не могу. Правда, обращаюсь я не к женщине в доме напротив. К ней взывать без толку. Я обращаюсь к Тому, Кого не увидеть.
– Я знаю, что Тебя нет. Тебя нет – такого, который спасает, судит, утешает, наказывает. Такого Тебя нет. Но такой, как Ты есть, – зародыш неведомой птицы в скорлупке моей любви – Ты поможешь. И я уже знаю, чтобы излечиться от страха, мне не бежать отсюда нужно. Нет, не бежать. А застрять в осадке вечернего озноба, отстучать зубами коротенькую телеграмму Тебе, туда – в черную дыру посмертного счастья. И тогда Ты придешь. Придешь, чтобы помочь. И не мне. Ведь Ты – это я в глубине себя. А сам себе не поможешь. Так не мне. Не мне! Ей помоги.
Любимая игра – признаваться Богу в своем неверии в Него. Единственная игра, в которой выигрываешь, если идешь до конца, до последнего звена слепой цепи в никуда. И узнаешь, что бесполезный путь, начавшийся в твоем сердце, там же и заканчивается. Только вернувшись из странствия, ты не узнаешь собственного сердца. И, возможно, тебе вдруг станет холодно и одиноко. Как сейчас. А женщина говорит, и каждое ее слово падает в меня эхом моей собственной тоски по… По кому?
Да, вспомнила: сейчас я жду собаку. Умную собаку, легко перебирающую лапами где-то неподалеку в сизом липком месиве, собаку, которая сейчас останавливается под фонарем на соседней улице и долго отряхивается, по спирали отбрасывая в ночь тысячи горячих латунных брызг, собаку, которая поводит выпуклыми бровями, сыто и равнодушно скользит взглядом по подвальным оконцам домов и облизывается. Снова облизывается, собака не замечает, что на ухо налип клок тонкой рыжеватой шерсти. Не подумайте плохого, Дон их не ест. Его и дома неплохо кормят. Кроме того, благородный Дон – собака воспитанная, не шавка дворовая, не из таковских. Не ест он кошатину. Он только душит. Хорошая собака, умная собака… Во всем остальном – золото. И всего один недостаток у твари. Правда, существенный. Но не всегда ведь удается догнать! Тут уж ничего не поделаешь, все подвалы не обегаешь, все чердаки, на которые успевает скакнуть кот, не обшаришь. Зато, если догонишь, полное удовольствие и примерное поведение чуть ли не неделю. А мне-то что? Мне важно только вовремя сводить собаку на прививки. Чтоб чего не вышло. А наказание?.. А что наказание? Вот вернемся домой, Дон будет норовить облизать мои руки. Я не захочу. Я уже сейчас не хочу, чтобы мне, как леди Макбет, ночью мерещились пунцовые потеки на ладонях. Они ведь и в темноте видны. В темноте – особенно.
