— Что же в центре Земли, где, по Голубятникову, 288 000 градусов?
Поэтому-то у Мохоровичича получается на материке слой в 50 километров, где отражаются поперечные волны в океанах — 15 километров.
Таким образом, мы летим на тонком воздушном шаре, как эта трубка.
Миша только сейчас увидел у меня в руках странный предмет — трубку от осциллографа. Взял ее и осмотрел.
— Для чего она понадобилась тебе?
— Чтобы решать «Несвободные колебания замкнутой плазмы». Но как ты относишься к планетному ядру?
Миша покопался в книгах.
— Вот теория Земли французского ученого О.Добре, — сказал Миша. — Он ведь отмечает, что вычисленная Ньютоном в 1736 году плотность Земли значительно больше, чем плотность горных пород, известных нам на ее поверхности (удельный вес гранитов 2,8 грамма в кубическом сантиметре). А следовательно, рассуждает этот ученый, на глубине должны находиться значительно более тяжелые массы. Чтобы представить себе глубинные массы, французский ученый обращается к железным метеоритам…
— Ну что же. Мало ли что взбредет в голову Ньютону или твоему О. Добре — французскому ученому?
Тогда я с другой стороны сделал свой вопрос.
— Как же может при взрыве Солнца образоваться еще какое-то ядро? В самом центре планеты, ну хотя бы Фаэтона?
Миша поглядел мне в глаза осмысленно.
— Ты думаешь, ядра не должно быть?
— Может быть, если ты докажешь, как из взрывающейся планеты, за вылетом кольцевых окружностей, образуется ядро?
— Но как это предсказать, я не знаю…
— Не знаешь, а рисуешь!
— Я чувствую, что-то не так в теории Шмидта…
— Ты вычислил массу всех планет и Солнца?
— Да. Вот масса Солнца, вот — планет… Не понимаю, как она летит. — Миша почему-то указал на Землю.
— За Солнцем, разумеется.
— Да тебе ясно, какая масса у планет? — Миша вслух обозвал такую сверхгигантскую массу, что я упал со стула, но трубку удержал. И расхохотался.
На нас злобно оглянулись.
Я выбежал, закрыл за собой дверь, но неплотно. Я видел, как Миша не спеша поднялся, вышел вслед за мной и застал меня в углу. Я смеялся, едва удерживая трубку. Просмеявшись, я объяснил ему, почему я не удержался и захохотал: мне чудовищными показались миллионы с миллиардом тонн, которые притягивает и не отпускает Солнце. Раскрутится маховик — ничем его не остановишь.
— Тебя это не ужасает?
— Ужасает. Но Ньютон. Шмидт. Мохоровичич. Астрономы…
— Она, Земля, пуста, как эта запаянная трубка.
Я поднес трубку к Мишиному носу, потрясая ею. Миша глянул, кинул папиросу в урну, не мигая смотрел, молчал.
