Секретарша Похрюкина, дама, напоминавшая борца абсолютной весовой категории, не обратила на незнакомых ей посетителей непримечательной наружности никакого внимания и продолжала сладко слюнявить с кем-то по телефону.
Поцелуев многозначительно кашлянул.
Хе! С тем же успехом он мог и чихать, и хлопать в ладоши. Борцовского вида дама дело свое знала железно.
Тогда Поцелуев выдернул из нагрудного кармана джинсовой безрукавки некую книжицу цвета переспевшей вишни и с очаровательной дерзостью сунул ее бор-чихе под густо напудренный нос.
Нос дрогнул так, что пудра с него посыпалась, огненные губы беззвучно зашевелились, секретарша непроизвольно начала подниматься, готовясь вытянуться по стойке «смирно», но Поцелуев осадил ее ледяным «Здесь?» и качнул головой в адрес похрюкинской двери.
Борчиха бессильно кивнула.
Тогда Поцелуев двинулся к двери, распорядившись на ходу по-хозяйски:
— По телефону ни с кем не соединять, в кабинет никого не пускать!
За ним в кабинет прошел и Слюняев.
Там, в кабинете, вполне подходящем для баскетбольного матча и заставленном темною антикварной мебелью, они увидели начальника областной культуры почитывающим свежие газетки.
Похрюкин уставился на вошедших с прокурорской надменностью:
— Почему без доклада? Я занят! Анна Петровна… — это, должно быть, Похрюкин хотел потребовать от секретарши выполнить ее служебный долг.
Но борчиха ничем помочь ему не могла, даже если б того и желала. Воспитанная на славных традициях, она к обладателям удостоверений типа продемонстрированного Поцелуевым по-прежнему относилась со страхом и подобострастием. Не осознала еще, понимаете ли, бор-чиха, что за окнами ее приемной уже возводится правовое государство. Увы, не осознала.
Поэтому взывал к ней Похрюкин напрасно. То есть, перед нашими героями остался он беззащитным.
И никто не помешал Поцелуеву проследовать к монументальному столу Генриха Поликарповича и жестом профессионального доминошника рубануть с размаху томно-вишневым удостоверением по обласканной старым мастером крышке упомянутого стола. Осталось только воскликнуть «Рыба!».
Поцелуев этого не воскликнул, а, посмотрев на Похрюкина влюбленно, спросил тихо и увещивающе:
— Ну чего орем-то? Чего горло зря надрываем?
Лучше документик мой посмотрите, а уж потом сотря сайте воздух.
Оказавшееся перед ним удостоверение Похрюкин. естественно, изучил, причем, поначалу весьма недоверчиво, а потому все написанное в нем пробежал нервными глазками трижды. После чего совершенно для Слюняева неожиданно заулыбался. И даже на самого Слюняева покосился без обычной ненависти, которую давно и всей душою питал к киноведу.
