Квасов проснулся под треск будильника. Вчерашние «ерши» даром не прошли. Пришлось сунуть курчавую голову под кран и разогнать дурную боль мохнатым мокрым полотенцем. Освежившись, Жора разбудил своего крепко спавшего друга и, пока тот, шурша бритвой, наводил красоту, приготовил поесть. Банка черноморских бычков, зарезервированная в их холостяцком складе за двумя оконными рамами, оказалась кстати. Позавтракали наспех, выпили чаю.
Кучеренко и Саул ушли раньше, прихватив с собой Вилли, забежавшего к ним с плохой вестью: мороз покрепчал не на шутку. Жора сжалился над Вилли, заставил его переобуться в свои валенки, а сам надел сапоги с толстой подошвой — подарок Германа Майера. Вместо буденовки он нахлобучил на Николая меховой треух.
— Стой-ка, Николай, у тебя, кроме этих фасонистых сапожат, ничего? Что же ты раньше не сказал! Нет, нет, я тебе сейчас оторву теплые портянки. Есть у меня старая шерстяная блуза, надоело ее латать. Не смотри на меня такими глазами, крестьянская твоя душа. Мне что, твое здоровье дешевле тряпки? Пока не получишь табельный номер и тебя не возьмет на содержание пролетарское государство, забота о тебе на мне. Ты что, газеты набил в сапоги? Газета, конечно, утепляет, но до известного предела, а потом образуется труха. Скорее заканчивай, время поджимает...
Кирпичные столбы ворот, заборы, деревья от комлей до макушек обросли за ночь сухим, ломким инеем. Люди шли торопливо, уткнув носы в шарфы и воротники. Снег под ногами скрипел, как резина. Сразу заиндевели ресницы, не разлепишь.
В замороженных окнах трамвая продували глазки. Кондукторша дышала на голые, озябшие кончики пальцев, выглядывавшие из перчаток, и простуженным голосом объявляла остановки. Дома, столбы, провисшие побелевшие провода, казалось, тонули в сумеречном воздухе раннего утра.
— Мне нужно с тобой условиться, — вполголоса говорил Квасов. — Во-первых, если не ошибаюсь, ты до армии возился в мастерской, ковырялся в тракторах?
— Ковырялся. Были у нас два токарно-винторезных станка в почтенном возрасте. Чертеж прочитать могу. Если несложная деталь — выточу.
— Это важно. Потому и спрашиваю. Наниматься надо к Фомину...
— Не понимаю. На завод?
— После поймешь. — Жора неумолимо проводил свою линию. — Фомин умеет глубоко проникнуть в рабочую душу. Сам рабочий... А вот есть у нас мастер другого профиля, некто Гаслов, сверхмарксист и голый энтузиаст. Попадешь к нему, ни хрена не вытанцуешь, на редьку не хватит. А человек имеет право не только на ломоть чернухи. Кое-где прижимают с расценками. — Квасов пространно болтал на эту тему, по-видимому еще не понимая по-настоящему чужих забот. — Недавно спрашиваю знакомого работягу с номерного завода: «Как?» Отвечает: «За солью хожу в пивную». — «Почему?» — «Бесплатная». К чему же тогда звание гегемона! Пробовал я разобраться в политике через приводные ремни, через профсоюзы. Вообще, я не уважаю профсобрания. Производственные совещания, да, их признаю, от них есть польза. И вот захожу однажды на собрание, слышу — завелся на всю пластинку предфабкома. Прислали нам недавно вожака новой формации, не спеца там какого-нибудь, не вредителя. И что же он? Рекомендует зубы лечить. Клуба у нас нет. Собрание — в столовке. Слышу: «Полость рта, полость рта...» Стало мне не только нудно, а тошно. «Зачем, — думаю, — мне следить за полостью рта, если там все в полной исправности?» Я ни разу ангиной не болел, кашля отродясь не было. Зубы — гвоздь перекушу. Зевнул я от скуки, оглянулся, как бы сбежать от этакой агитации, и, будь ты трижды рыж, чую, заныл у меня кутний зуб. И как еще заныл, собака! «Вот тебе, — думаю, — и полость рта!.. Накликал боль предфабкома, шут его дери!» Направился смеха ради к доктору, дантисту; его фабком на полставки пригласил. Посадил он меня в кресло. Открыл мне рот, смотрит, стукает молоточком и заявляет: «Сплюньте, он у вас пустой». — «Кто он?» — «Зуб мудрости». — «Пустой?» — спрашиваю. «Да». — «Рви его, раз пустой!» — «Зачем рвать, мы его отремонтируем, полость внутри заполним, и он еще послужит». Согласился я, вонзили мне в мозг сверлилку. «Вот и посмеялся, — думаю, — над предфабкома. Выходит, прежде чем смеяться, сначала поплачь на поверку».
