Киммериец мог, конечно, обидеться на «грязных солдафонов», но решил этого не делать.
— Для нас же плоть — это средство, — продолжала Рамини. — Вендийские боги завещают своим последователям предаваться любви, женщинам получать удовольствие от мужчин, а мужчинам от женщин. Но при этом они требуют хранить верность супругам, а это, как нетрудно догадаться, идет вразрез с первым их заветом. Конан, тебе уже встречались тантристы?
Северянин кивнул.
— Их секты возникли именно из-за этого противоречия, — объяснила верховная жрица Иштар. — Они проповедует мясоедство и отказ от моногамии.
— Кроме этого, постоянные молитвы, — напомнил Конан, — и изучение древних магических трактатов. Одна из твоих девушек предостерегала меня от связей с ними.
— Предрассудки, — фыркнула Рамини. — Ничего они не смыслят в магии, а боги отвернулись от них из-за разврата.
— Хорошо, хорошо, — согласился киммериец. — Ты отвлеклась. Я хочу послушать про то, как подается в Вендии учение Иштар.
— Мы совместили принципы тантрических сект и традиционные постулаты о моногамии. В основе всего лежит крепость и нерушимость семейных уз. Но в Вендии, с её традициями, подобное возможно лишь в случае полного удовлетворения со стороны обоих супругов. В нашем храме они могут открыть в себе новые начала и одновременно очиститься от греховных помыслов.
— Вступив в связь со жрицей.
— Да, Конан. Каждая из нас в момент слияния перестает быть женщиной и становится дланью Иштар. Через нас богиня наставляет, обучает и указывает путь. Но не надо думать, что только муж ощущает на себе ее прикосновение, супруга его также обретает новые знания.
— Значит, те двое не только у дверей стоят?
— Что ты говоришь?! К таинствам Иштар допускаются только женщины. Но, поверь, нашего искусства хватает на всех.
— А зачем же тогда тебе я? — поинтересовался Конан. — Почувствовала себя одинокой — позвала подружек, и все дела.
— Вот уедешь в свой Туран, — недовольно произнесла Рамини, — именно так и буду поступать.
— Но пока я еще здесь, — как-то отрешенно сказал Конан.
— Что случилось, любимый? — нежно спросила вендийка, заметившая перемену в настроении киммерийца.
— Не могу не думать о Хамаре, — ответил северянин. — Не получается у меня забыть, ведь пока я еще здесь.
