Так говоря, молодой Чугун сбежал на двор и направился к конюшне, распинывая по дороге кур и ругая дворню. С высокой лестницы спускалась его матушка, Офимья Александровна.
Ещё не старая, в высоком головном уборе, в шёлковых платках, в вышитой жемчужной душегрейке.
— Ох, Добрынюшка, — говорила она, о чём-то не соглашаясь с сыном, — недоброе ты замыслил дело! Да пошто тебе, Добрынюшка, с Левонтьевичем-то споры спорить?! Да пошто тебе, кровинушка, перед князем-то Володимиром да похвалятися?! Уж мало ль ты, Добрынюшка, вызволял-то русичей?! Уж мало ль ты побил, Никитевич, змеёвичей тех окаянныя?! Заметил ли тебя да Володимир-князь, сказал ли слово доброе? Отсыпал ли каменьев дорогих в ладонь, наградил ли землями? А нынче как беда-кручина в князев дом пришла, так и давай тут Володимир-князь к себе в палаты кликать добрых молодцев! Уж не ходи ты, Добрынюшка, на ту Пучай-реку! Уж не ходи на тую гору сорочинскую! Уж не выручай с полону-то змеёвского ни королей, ни королевичей, ни простого люду русского!
Добрыня не слушал матушки и выводил на белый свет только что зашедшего в конюшню одноклассника.
— Я недолго, матушка, — почтительно отвечал он, поклонясь Офимье Александровне, — послушаю, чего тот Левонтьевич князю в уши вдунет, да и поступлю насупротив.
Говоря всё это, он взгромоздил Лёну на спину тяжёлое седло, надел узду и мигом взвился в седло. Лён подумал и решил, что возить Костяна ему вполне по силам. Так они и вышли со двора. Нетерпеливый Никитин сын стиснул Лёнькины бока ногами и погнал рыжего жеребца, вздымая в воздух пыль.
ГЛАВА 13. Прекрасная Потятишна
— Ох, матушка! — восклицал Добрыня, воротясь обратно в отчий дом. — Ох, вести-то какие нехорошие! Ты слышь-ко, какова у Володимира беда! Змеюка та проклятая намедни-то летала над стольным Киев-градом да над палатами над князевыми-то всё кружила! Да увидала, растреклятая, князеву племянницу, Забаву Потятишну! Да и махнула, шестиглавая, да прямо с воздуху, ну чисто коршун! И сволокла, змеёвщина беспутная, красну девицу да к себе в полон! На гору сорочинскую, на Пучай-реку!
— Да что ж тебе, Добрынюшка, — рассудительно так отвечала матушка, Офимья Александровна, — до той Потятишны за дело-то? Чай князевы дружинники не пойдут ли да не выручат Володимира племянницу, Забаву ту Потятишну, из полона из змеюкина! Али нет при палатах при Мономаховых молодого Алёшеньки Левонтьича? Ты поди-тко, Добрынюшка, положи головушку под берёзою высокою да на подушки-то пуховые! Уж ты сосни, Добрынюшка, до вечеру. А дальше почивай до утречка. А утречком, гляди-тко, пройдёт блажь молодецкая! А я тебе тем временем велю гуся запечь да всего в яблоках! В зубы-то ему гвоздичь-цветок, в зад ему сальца кусок. Травой заморской всего обсыпать повелю. Лишь для Добрынюшки одного мово я тую травку из дальних-то земель у купчины у заезжего за сорок гривен золотник приобрела! Ан перец трава та называется! Пойдём-ка, сынушка, велю тебя подушками-от обложить.
