Работёнка и впрямь была не для старика. Обливаясь из ведра, Лён таскал ледяную воду и заливал её в бочку.
— И как часто ты, дедушка, возишь воду? — спросил он.
— Дык кажный день. — отвечал тот. — Раньше внучек был. А потом князь его забрал. Теперь вот некому кормить меня. А у князя как? Не можешь работать — пошёл прочь со двора. А кому я, старый, нужен? Внука-то забрал князь. И некому кормить меня.
— Дедушка. — проговорил Лён, опасаясь, что разговор пойдёт по кругу, — а зачем князю отроки?
— А кабы знать мне! А ты чья будешь?
— А ничья. Отец с матерью как померли, так двор за недоимки и забрали весь. Меня тоже чуть не забрали, да я сбежала. Сирота я.
Слово за слово и кончилось всё тем, что у старика появилась новая внучка. Чтобы, значит, было кому его кормить.
Лён был доволен. Главное, что он не только проник в город, но и попал прямиком на княжий двор.
ГЛАВА 5. Шампанского и креветок!
— Эка ты кобылища нерасторопная! — рассердилась стряпуха.
Новую работницу тут же определили на поварню. Немного силёнок надо, чтобы воду одну возить! А остальное время, что же — бездельничать?
— А ты иди, внучка, — одобрил дед, — ты, чай, в деревне-то к работе привыкши. А на поварне и кусок послаще и варево погуще. Глядишь, и мне принесёшь чего!
Так Лёна и приспособили таскать помои. В тот же день у стряпухи произошёл облом. Только она сорвала с Лёна платок, чтобы оттаскать его за косы, как тут же удивилась:
— Это что? — спросила она, указывая на рыжий ёжик.
— А это, — начал кривиться Лён и тереть грязным кулаком глаза, — у нас в деревне у старостиной дочки коса, как хвост у изгулявшейся собаки. Она и срезала мои-то косы, чтоб себе привязывать!
— У, чучела! — пожалела её стряпуха. — Смотри, чтоб за парнишку не приняли!
— А что будет? — прикинулся дурой Лён.
Но так и не узнал.
— Ну, вот что, хватит! — сказал поздно ночью сам себе Лён. — Этак они меня изъездят за работой! Пора менять ситуацию. Необходимо приникнуть в князевы покои!
Он уже третий день чистил за коровами, выносил навоз и делал всю грязную работу. Коровы его уже узнавали и приветливо шлёпали хвостами по лицу, пока он лазал под их ногами, подбирая сочные лепёшки. Бедной Маньке доставались все щелчки и все грубые шутки разбалованной княжеской дворни. Они считали себя столичными жителями — едва ли не аристократами! — и с деревенскими сиротами не особо церемонились. Какой смысл был в подобной маскировке?!
Едва занялся рассвет, Лён уже сидел в укромном месте с берестой и старым кривым гвоздём, который выпал из лошадиного копыта. Укромное место находилось на застрехе большого, крытого соломой коровника — больше нигде спокойного местечка не нашлось. И вот он пишет те слова, что сочинил ещё до света.
