А еще бытовала легенда, что в одну оттепель крысы спасли ходоков, нарвавшихся на крупную волчью стаю: ходоки кое-как забрались на ближние сосны, а от волков не осталось ни шкур, ни костей. Вот такая дурная легенда, и не разберешь больше в ней добра или худа.
Вскарабкавшись к среднему выступу останца, Гусаров затих. Кто знает, на что ведутся грызуны, ужасные в своей огромной массе: на звуки, запахи, на движенье? Асхат устроился левее Олега, и старался дышать с редкой аккуратностью, ведь камень под ним покатым и обледенелым – того и гляди слетишь вниз. Так и сидели: руки, ноги затекли, и стало мучительно, что хотелось орать или сползти вниз, и будь что будет. Но удержались, пока крысиный писк не умолк совсем.
К Берлоге добрались к полуночи. Последние кусок пути предпочли не по тропе, а между поваленных сосен, накрытых сугробами. Так было разумнее: вдруг самовольцы выставили караульного? Обошли без шума вокруг Берлоги и сели в кустарнике, глядя на закрытую накрепко дверку, размышляли, как поступить умнее. Если Бочкаревская банда приютилась здесь на ночь, то лучше не соваться в Берлогу, а устроить поутру засаду на тропе: знали удобное место в полукилометре ходом к Пещерам. Там, если залечь грамотно, то не вопрос с полста шагов положить сразу четверых ублюдков, а пятого, допустим самого Бочку, оставить живым для ответа. Но если самовольцы пошли дальше, прямиком до поселения (что вполне вероятно), то какой смысл торчать целую ночь в тайге? Рискнули выбраться к проходу, подсвечивая фонариком, внимательно изучить следы.
Хоть и выспались в тепле, настроение у обоих оставалось невеселее, чем тогда возле сложенной наспех могилки Ургину и Куче. Дело не в том, что Санька-берложник поднял цену за ночлег. Извините, но полуцелковик с брата лишь за то, чтоб попить горького хвойного чаю и поваляться на голых досках – это грабеж. Еще в прошлую ходку берложный взимал тридцать копеек серебром за ночь. Теперь так вот круто задрал до полтинника. Хотя деньги с потерей всех вещей и товара стали самым острым вопросом, дело вовсе не в них. Дело в том, что Бочкаревская банда у Саньки не останавливалась и верно уже грела задницы в Пещерах. Там им дом родной, знакомств и поддержки у каждого больше, чем у Гусарова вместе с Сейфом. Ступать в Пещеры, чтобы свести счеты с Бочкаревскими как-то неумно: все равно что лезть к зверю в логово, где не ты хозяин, и каждый закоулок, каждая тень против тебя. С другой стороны делать-то что? Топать назад в Черный Оплот, два дня в голодухе бить ноги, чтобы, едва откроются ворота, Штуф заорал на весь двор: "Где
