– Не пойдет он, Борис Александрович! Прошлый раз за ним пришла…
– Видел. Но когда мы вышли, что-то вас в холле не было…
– Уйти велел. Сказал: сразу же домой поеду!
– Обманул, значит?
– Угу!
– И не звонил, не соврал что-нибудь?
– Соврал! Кто-то пригласил на день рождения. – Может, так и было?
– Нет… Мне девчонки точно разузнали…– Она опять заревела.– А сегодня в магазине незнакомый мужик подходит и говорит: «Скажи своему мужу, что, если он канадцам проиграет, я с ним здороваться не буду». А как я Юрке скажу, если сама уже с ним не здороваюсь…
Рябов засмеялся.
– Чего смеетесь, Борис Александрович?
– Да так… Простите, Лялечка! Я не над вами. Одно старое дело вспомнилось… Аналогичное. И смею уверить, все кончилось благополучно.
– Да ну вас!
Рябов даже представил себе, как она машет рукой, будто отгоняет саму мысль о возможности такого благополучного исхода.
– Перестаньте пищать, Лялечка! Вы же знаете мой принцип: на жен хоккеистов распространяются те же законы, что и на игроков, А принцип один: всякий, допустивший мысль о проигрыше единственной игры, – еретик!
Он повесил трубку, прикидывая, когда сможет завтра повидаться с Глотовым. Да будет ли и сам в состоянии провести такой, судя по всему, нелегкий разговор? Останется ли у него на это юридическое право? Что касается морального, то Рябов не сомневался: он сделал в хоккее столько, что нет силы, способной это право отобрать.
«Эх, если бы на воспитание хоккеистов оставалась хотя бы половина тех денег, которые тратятся учеными мужами на социальные и психологические исследования о спорте. Куда бы больше пользы».
– И запомните…– закончил он последнее наставление перед самым выходом на разминку, – матч двух таких старых друзей -это не вопрос жизни и смерти, это нечто поважнее!
Ребята потянулись к выходу, а он остался стоять посреди комнаты, чрезвычайно довольный собой. Утром на тактической установке и днем, готовясь к вечерней игре, он мучительно долго и тщетно искал слова, которыми хотелось бы закончить речь, будто забить гвоздь. Но нужные слова заранее подобрать нелегко. И вот сейчас, когда предледовая лихорадка охватила каждого – от врача до вратаря, слова родились сами, как часто и случалось.
Рябов любил импровизации, напоминавшие красивую комбинацию на льду. Они рождались, лишь когда находился в отличной форме – что физической, что душевной.
Он пошел следом за командой, но к борту подходить не стал, а задержался в проходе, глядя, как катаются ребята, разминаясь по уже много раз отработанной схеме. Его больше интересовало, как реагируют они на гвалт, стоящий на трибунах, на мелькание канадских флагов, на скандирование: «Кенада, гоу-гоу!», какофонию труб, трещоток и ручных сирен.
