Рябов закрыл глаза, откинул спинку кресла. Бумаги, не глядя, сунул в сетку перед собой.
«И может быть, все… Проклятье! Тогда зачем и недоспанные ночи, и отказ от житейских удовольствий ради большой цели, которой не суждено достигнуть? Или достигнут другие, уже без меня. И все повторится – и весна, и первое свидание с Галиной, ее, конечно, будут звать иначе, – все это будет без меня. Что же… Я, пожалуй, доволен жизнью. Только маловато прожил… Как останется Галинка? Сколько раз говорила: брось мотаться по свету! К сожалению, теперь ее правда…»
Он редко дремал в самолете и при всем желании не смог бы задремать сейчас, но твердо решил прикинуться спящим. С тревогой вслушивался то в свист двигателей за бортом, то в хождения по самолету, то в слова, которые неслись как бы сверху.
«Тогда с молнией… Тоже делали рискованную посадку. В ленинградском аэропорту, вместо. Москвы… Сели будто на исправной машине. И Сомов, левый крайний, тогда напился полстаканом водки, которую принял на радостях тут же в буфете. И потом неделю не мог играть. То ли язва открылась со страха, то ли водкой опалил…»
Рябов постарался отвлечься, думать о чем-то занятном, радостном, но это оказалось выше его сил. Голос стюардессы вернул его к действительности:
– Уважаемые пассажиры! Наш самолет идет на вынужденную посадку. Просим всех выполнить формальные меры безопасности, необходимые в таких случаях. Пристегнуться ремнями в обязательном порядке. Откинуть спинки свободных кресел впереди и рассесться так, как укажет стюардесса. Столики просьба закрыть. Твердые предметы с верхних полок снять. Ноги следует упереть в спинку переднего сиденья…
Сообщение, наложивши«» на резкое снижение самолета, как бы заставило повзрослеть видавших виды ребят. Они сосредоточенно выполняли все, что говорила стюардесса. И только Климов сказал:
– Пропадут луковицы гладиолусов… А ведь голландские…
– Брось трепаться! – прикрикнул на него Рябов. Самолет стремительно снижался. Показалась земля, вынырнувшая из облаков прямо под крыльями. Вот-вот, и она ворвется в люки аварийных выходов.
Рябов лишь стиснул кистями подлокотники кресла и наклонил вперед голову, словно шел в атаку. Каждой клеточкой своего существа он ощутил то первое, которое могло оказаться последним, прикосновение к земле.
Огромная машина скользнула с резким креном на правое крыло: пилот освобождал, как и говорил, левую тележку. Всю пилотскую мудрость и чутье вберет в себя одно движение штурвала.
