Но вхождение во владения песка не было тягостным: над спящими под звездным небом барханами висел неподвижный прохладный воздух, ни один настораживающий звук не тревожил слух, ноги ощущали легкое тепло, поднимавшееся от земли, и это ощущение, после жуткого холода снежных вершин, казалось самым сладостным, самым желанным, оно превосходило даже радость, испытанную им, когда смертоносные ловушки гор остались позади.
— Ночью надо пройти как можно больше,— сказал им у границы пустыни Конан.— Идти днем будет гораздо труднее.
Прошагать всю ночь напролет не получилось — часа через два усталость предыдущего дня лишила путников последних сил, и решено было пожертвовать остатками ночи для сна.
Когда солнце прошло уже полпути от горизонта к зениту, когда искатели Гиль-Дорад, проснувшись и перекусив, снова двинулись в путь, вдруг налетел сухой беспощадный ветер. Пустыня скинула ночное покрывало и открыла свое истинное лицо.
Никто из путников не смог бы сказать, сколько бушевала слепящая, удушающая буря. Казалось, вечность. И как долго они шли, преодолевая противодействие воздушной стихии, стремящейся отбросить их назад, сбить с ног. Казалось, бесконечность. И откуда взялись силы не упасть в изнеможении, выстоять под палящими лучами солнца-убийцы, не потерять друг друга в этом море беснующегося песка…
Ветер стих в одно мгновение, будто кто-то произнес заклинание. Путники попадали на землю.
— Воды… Пить…— шептали их опаленные губы.
— Понемногу. Воду надо беречь. По глотку.— Видно было, что и несгибаемый Конан порядком измотан отбушевавшим вихрем.
Нагревшаяся во флягах вода казалась сказочным даром, угощением богов. Она возвращала к жизни.
— Хватит, Омигус, довольно! — Только властный окрик киммерийца заставил циркового мага оторваться от горлышка фляги.
— Как мне все надоело! — захныкал артист.— Будь проклята твоя чертова Гиль-Дорад вместе с горами и пустынями. Пусть провалится в преисподнюю твоя волшеб… Что?
Это кхитаянка выкрикнула что-то резкое и непонятное.
— Помолчи… коллега,— прозвучал усталый голос Ловара.— Не позорься. Женщины — и те не стонут.
— А что ты мне указываешь? — попытался крикнуть Омигус» но от сухости в горле закашлялся.— Тебе-то что за дело?
— Я хочу дойти до Гиль-Дорад,— хрипло ответил колдун.— И собираюсь дойти…
Циркач пробурчал что-то себе под нос и отвернулся.
— Долго отдыхать не придется. Потом. Вечером. Когда будет не так жарко,— бесстрастно продолжал Ловар, будто забыв об Омигусе, и мельком глянул, где, в какой части небосвода пребывает светило, по которому они держали направление,— Как полагаешь, Конан?
