— Тир-ра огэн, тир-ра затх! — Он величественно воздел руки над жаровней и заговорил уже спокойно.— О, сила огня, именем Затха, Повелителя Силы, Великого и Ужасного, заклинаю тебя, войди в песок времен!
Оживший мертвец замер, пораженный происшедшим, став на время неотличимым от обычного человека. Едва Хараг произнес свое заклинание, пространство над подносом наполнилось прозрачным, колеблющимся маревом, в котором плыли, хаотично возникая и тут же пропадая, неясные образы.
Временами ему казалось, что еще немного, и он поймет суть происходящего, но нет, едва он думал, что близок к отгадке, видение таяло, сменяясь иным, не менее таинственным образом, порожденным колдовской силой Главы Малого Круга.
Хараг взялся за края подноса, легко поднял его, и по лицу жреца вовсе не было видно, что в руках он держит раскаленный бронзовый диск. Он медленно пошел к жертвенному треножнику и благоговейно опустил на него поднос.
— Мир-ра хорн, тамир-ра затx! — Он вторично воздел руки над подносом и вновь на понятном Тхон-Тону языке высказал свое повеление.— О, всемогущее время, тебе известно все, что было, все, что есть, и все, что будет! Заклинаю тебя именем Затха, Владыки Иллюзий, Великого и Ужасного, покажи мне, что сокрыто в этом камне!
Рука его указала на лежавший в центре песчаной равнины круглый полупрозрачный камушек.
Жаркое марево, плававшее над подносом, начало окрашиваться в радужные тона, которые кружились и переплетались, рассыпаясь цветным песком, и море песчинок взлетело в призрачном танце, постепенно разделяясь по цветам, складываясь в непонятные поначалу образы.
Тхон-Тон ничего не понимал, хотя и видел, как постепенно образовывались два уплотнения — шар, переливавшийся всеми цветами радуги, и черное пятно, окруженное белым ореолом.
— Кар-ра хорн, гар-рами затх! — вновь прокричал Хараг и в третий раз воздел руки над непонятной картиной.— Я вижу две фигуры, но не узнаю их! Именем Затха, Великого и Ужасного, Хранителя Знаний, заклинаю — сокрытое открой!
И образы откликнулись…
Переливающийся шар остановил вращение, и цвета начали группироваться, складываться в нечто, но во что именно, пока угадать было нельзя. Тхон-Тон почувствовал, как ледяная рука страха сжала его вырванное бессчетные века назад сердце.
Темное облако также меняло свои очертания, и хотя по нему тоже было не распознать, что за образ ждет своего воплощения в конце череды превращений, но возникшее чувство страха все усиливалось. Очертания черного, как ночь, облака стремительно менялись, и каждый новый образ был отвратительней предыдущего, пусть даже Тхон-Тон ни за что не смог бы описать словами, что он видел.
