Конан вспомнил толпу мертвецов из сна и, несмотря на боль в горле, расхохотался.
— Чего ржешь? — недоуменно спросил офицер, осторожно притрагиваясь к распухшему носу.
За варвара ответил дарфарец:
— Капитан, ты наивен как ребенок. Человек перед тобой — воин, причем воин не из последних. В этой комнате с ним могу справиться только я, а вас он голыми руками разорвет и даже не заметит. За свою жизнь он наверняка уложил в холодную землю не меньше тридцати-сорока сотен, а ты ему толкуешь про каких-то четырех…— Дарфарец выразительно постучал толстым пальцем себе по лбу.— Мозги-то у тебя есть, добрый господин?
— Слушай, черная обезьяна, ты забываешься! — капитан рассердился не на шутку.— Стоит мне хоть слово шепнуть кое-кому — и ты быстренько окажешься на месте варвара, а я уж позабочусь, чтобы умирал ты долго…
— Лучше ты меня послушай, белый,— с угрозой начал дарфарец, нависая над капитаном, как скала.— Я могу сломать твою цыплячью шейку одним ударом, не помогут и лучники. А потом свалю все на варвара и твою беспечность. Не зли меня, слизняк.
— Так его, крысу тюремную! — хрипло поддержал чернокожего Конан.— Пусти ему кровь, съешь его сердце!
— Лучше я съем твое, тогда у меня прибавится силы и умения, а от его куриного сердечка я еще, чего доброго, стану трусом, — ответил ему дарфарец, возвращаясь на свое место.
— Ты еще поплатишься,— прошипел офицер, слегка подрагивающей рукой утирая пот. — Начинайте, — приказал он уже прежним властным тоном.
Евнухи сразу засуетились.
Один бросился к очагу — проверять инструменты, другой пару раз крутанул заскрипевшее колесо и снял со стены длинный семихвостный кнут из кожи гиппопотама, с зашитыми по всей длине железными шариками, и опустил его в бочку.
«А там наверняка соленая вода…»,— Конан внутренне поежился, сохраняя полное безразличие ко всему, происходившему вокруг.
— Эй, капитан! — прогудел дарфарец.— Слушай, а тебе не кажется, что варвара для начала стоит просто спросить о чем-нибудь? Чего мы его будем зря лупить, может, он и так все расскажет…
Капитан с ненавистью посмотрел на палача, потом скривился и процедил:
— Так он тебе все и выложит. Но я попробую.
Дарфарец радостно оскалился и сложил руки на груди. Офицер подошел поближе к Конану и резко спросил:
— Признаешься?
— В чем именно? — уточнил киммериец.
— В убийстве двух стражников, служителя тюрьмы и мирного обывателя Пайрогии,— ледяным тоном перечислил капитан.
— Конечно! — с готовностью согласился Конан.— Бандиту, которого ты именуешь «мирным жителем», я расколол череп, одному стражнику снес голову, второму разрубил горло, а что до этого служителя тюрьмы — так я его просто толкнул, а он врезался в стену и умудрился сломать себе шею…
