— Да приду я, приду к тебе вечером. Ведь я только что с лошади — и сразу к тебе! Только о тебе весь год и думал, радость моя! Нет, нет, не висни на мне сейчас, у меня важное дело в городе. Жди меня, как стемнеет! — И он смачно поцеловал красавицу в румяные губы.
— Бёрри, шалопай ты этакий, знаешь ведь, как я тебя люблю! Буду ждать, твое любимое вино у меня к празднику всегда наготове!
— Ну, хоть и не уходи! И ты сама, и вино, и гуся, небось, зажаришь, а?
— Да уж зажарю! — Она засмеялась и все-таки повисла у него на шее.
Конан стоял за деревом и с удовольствием наблюдал, как Бёрри отчаянно вырывается из ее пылких объятий. Наконец он освободился и бросился к калитке, махнув на прощание рукой:
— Главное, про гуся не забудь!
Он выскочил за калитку, увидел Конана и, беззвучно смеясь, ткнул его в бок кулаком. Отойдя от дома подальше, они расхохотались во весь голос.
— Кто тут был недоволен моим видом? Кого тут не устраивали мои прекрасные штаны? Нет, друг, хоть ты и силен и, может быть, даже хитер, но по сравнению с Рыжим Бёрри ты — сопливый младенец! Пошли к оружейнику, и предоставь все разговоры мне, понял?
Пока они выбирались из тихих улиц окраины, Конан шел, не переставая удивляться перемене, происшедшей с его спутником. От ленивой походки вразвалку не осталось и следа — рыжий молодчик шагал бодро и упруго, и его голос, когда он рассказывал о своей прекрасной вдовушке, хранительнице парадного наряда, звучал густо и сочно. Конан вспомнил, что как раз это поразило его в первый же вечер, когда они приехали в Мэнору.
— Послушай, приятель, с твоими штанами мне теперь все понятно — я уверен, что в каждом городе, куда ты заглядываешь попеть и выпить, ждет тебя такая вот красотка с кувшином вина, гусем и сундуком, набитым твоим барахлом. Но вот объясни мне, как это у тебя получается: когда ты просто так поешь, для себя или с похмелья, — это и пением-то назвать нельзя, ты, между нами, отвратительно орешь, хуже ослов, которых я видал на юге. А когда вокруг тебя собирается компания — твой голос гудит, как колокол, и руки сами тянутся к мечу… или к кубку, смотря о чем твоя песня. Что скажешь?
— Меня, между прочим, многие об этом спрашивали. Хотя я и сам не знаю, почему так получается, но, как человек очень умный, я объясняю это дело так: есть у меня одежда, чтобы пить, есть и в канаве валяться — и есть другая одежда, в которой не стыдно и во дворец показаться. Так вот и два моих голоса: один на каждый день, когда никто не слышит, а другой — для хороший компании, которая и винцом угостит, и кошель мой наполнит. Ну, теперь понял, друг Конан?
