Прошло несколько дней (дни и ночи в подземелье различались интенсивностью освещения туннеля, сигналами о начале и конце работы и прочим), и Окуно Тадаси остро ощутил: ему не хватает общества Кьоко. Возвращаясь со службы, томился, бесцельно расхаживал по своему боксу. Кьоко тревожила воображение, приковывала мысли. То вставали перед глазами ее щеки с продолговатыми ямочками наискосок, то ее улыбка, то слышался грудной ее голос: «Мы хотим неба и солнца!» Кьоко-сан… Может быть, она боится, что он донесет о ней в КС?[1] Эх, не знает она его…
Окуно Тадаси сам себе боялся признаться, что очень хочет, чтобы Кьоко полюбила его. Старый холостяк, он не знал настоящего чувства, но догадывался, что оно возможно, что даже в это жестокое время оно существует. Догадывался и… ждал. Красота Кьоко как бы парализовала его волю, и он не смел заговорить о своих чувствах или хотя бы намекнуть ей о них. А теперь, после такого резкого разговора… В тесных подземельях люди еще больше разобщились, каждый замкнулся в себе.
Заложив руки за спину, Окуно делал круги по мягкому синтетическому ковру, думая ни о чем, то есть совсем не думая. Даже когда зазвучала мелодия вызова, он все еще продолжал машинально ходить. Затем нехотя коснулся кнопки аппарата. Но, едва взглянув на экран, ожил. Кьоко! На него смотрела Кьоко! Он даже не заметил, что соседка очень взволнована.
— Не можете ли вы, Окуно-сан, зайти на минутку? Если, конечно, есть у вас время.
— Иду, иду! — обрадовался Окуно. — Сейчас!
Когда он вошел, Кьоко плакала. Вытирала платком глаза, но слез унять не могла.
— Что случилось, Кьоко-сан?
— Мика-тян… Мика-тян пропала…
— Мика-тян?
Только теперь он заметил, что маленькой нет в боксе.
— Я вернулась с работы, а ее нет. Подумала, может быть, у вас, вы простите, Окуно-сан, что побеспокоила…
— Нет, ко мне она не заглядывала. Где же она может быть? Да вы успокойтесь, Кьоко-сан, никуда она не денется. Может быть, у подруги?
— Я связывалась — нет ее нигде.
— Как это «нигде»?
Окуно подошел к Кьоко вплотную, положил ей руку на плечо, чтобы успокоить. Но Кьоко неожиданно припала к нему, и плечи ее задрожали еще сильнее.
— Ну не надо так… Успокойтесь, Кьоко-сан… — Он начал гладить ее голову, как будто она была маленькая. — Найдем, сейчас мы ее найдем. А может быть, и сама придет. — И оба взглянули на дверь, словно именно в эту минуту Мика могла ее отворить. Кьоко всхлипнула еще раз и перестала плакать. Села прямо на постель, вытянув ноги.
