— И мы с тобой не боярские сыны, — отвечал Ефремов, — я из московских посадских, а ты из тяглых людей Кадашевской сотни. Однако книги строим и азбуки льём.
Аицо Киприанова сразу стало серьёзным.
— Так что же, покажешь новую азбуку-то?
Ефремов направился к бочке и тщательно вымыл руки. Потом подошёл к шкафчику, отпер его, перекрестился и обеими руками вынул лист.
На этом листе столбиком были изображены буквы — чёрные, жирные, узорные, с завитушками, похожие на вышивку.
— Уставные буквы знаешь, — сказал Ефремов, — а гляди рядом. Рядом были изображены другие буквы — тонкие, ясные, стройные.
— Новая российская азбука, — торжественно произнёс словолитец. Киприанов просиял. Как-никак, а был он типографщик, и книжник, и великий знаток своего дела.
Он вытащил из внутреннего кармана увеличительное стекло в роговой оправе и стал изучать буквы.
— «Аз» хорош, — бормотал он, — «буки» хорош… «Покой» толстоват… «Рцы» недовольно хорош, узок…
— Ты без стекла смотри, — сказал Ефремов. — Они для того и сделаны, чтоб разом видно было всякому зрячему человеку.
— Хороши! — вздохнул Киприанов. — Что бы ко мне, в типографию…
— Тебе зачем? Ты таблицы делаешь.
— Ох нет, — тихо сказал Киприанов, — не таблицы… Календарь!
— Какой календарь?
— «Календарь повсемественный, под смотрением его превосходительства господина генерал-лейтенанта Якова Вилимовича Брюса… — проговорил Киприанов, произнося слова нараспев, — изобретением от библиотекаря Василья Киприанова…» Первый календарь российский для всех грамотных людей!
— Да что в нём?
— Всё! На каждый месяц таблица: таблица стояний луны, таблица затмений, а под нею вирши…
— Какие такие вирши?
Егда бо луна под солнце подходяше.
Тогда же убо свет весь помрачаше,
А солнце же бо затмение творяше…
— Мудрено, — сказал Ефремов.
— Подумай и поймёшь! А про весну красную, лето любезное и осень блаженную и всякая девка поймёт.
Киприанов даже раскраснелся от волнения. На его лысоватом лбу выступили капли пота.
— А ты не хочешь ко мне в типографию идти, — прибавил он и снова полез за платком.
— Да разве моя воля? — отозвался Ефремов.
— Ежели меня к царю позовут, я скажу на Фёдора Поликарпова, — прорвался Киприанов, — что царского указа не исполнил и словолитца Ефремова не отдал. На том прости. Мне пора в типографию… — Он посмотрел на мальчика. — Небось беглый? От помещика?
— Беглый, — отвечал Ефремов.
— Я-то не скажу, а кто другой на него скажет — и заберут у тебя мальчишку. В монастырь! Попомни!
