Незнакомец говорил по-английски не просто хорошо, но безупречно, хотя и медленно.
– Зовите меня как хотите, – с серьезным видом ответил он. – Лично мне больше нравится обращение «мистер Гагерн».
– Мистер Гагерн, это мисс Стэнтон.
Зрачки над подоконником сместились вбок. Внизу щелкнули невидимые каблуки.
– Мисс Стэнтон только что обнаружила кислоту, – пояснил Картрайт.
– Не понимаю…
– Войдите сюда и сразу все поймете. Кто-то проделал штуку, описанную в «Развлечении врача». Под ложным предлогом сюда вызвали мисс Стэнтон, вылили кислоту в переговорную трубу и сбежали. Если бы не счастливое стечение обстоятельств, она бы сейчас с нами не разговаривала.
Лицо Гагерна вдруг покрылось густым румянцем, как у школьника. Повернувшись спиной к окну, он закричал:
– Сюда! Сюда!
Удивительно, до чего тихо вдруг стало в павильоне. Уху не хватало вечного звяканья, грохота, скрежета, шума голосов. Хотя Гагерн крикнул негромко, голос его в тишине показался оглушительным – как будто рушились деревянные переборки. Откуда-то издалека застучали, приближаясь, шаги.
Но Гагерн не настолько утратил достоинство, чтобы лезть в разбитое окно. Он обошел декорацию кругом и вошел через парадную дверь.
Картрайт рассказал ему, что случилось.
– Не нравится мне это. – Гагерн покачал головой.
– А вот мне, наоборот, нравится, – сквозь зубы процедил Картрайт. – Просто здорово!
– Нет, я хочу сказать, это неразумно. Вот что меня тревожит.
– Мисс Стэнтон тоже слегка встревожена.
– Да. Простите, – серьезно заявил Гагерн.
Он повернулся к Монике, снова щелкнул каблуками и улыбнулся. У него оказалась на редкость подкупающая улыбка. Она осветила и облагородила его лицо, сделав режиссера на десять лет моложе и словно убрав седину из его гладких желтых волос. Курт фон Гагерн был жилистым мужчиной среднего возраста, облаченным в синий свитер и рубашку с открытым воротом. Он старался не нарушать приличий во всем, даже в мелочах. И все же чуткой Монике показалось, будто в глубине души Гагерн не уверен в себе – а может быть, с ним что-то не так. На руках у него были темные лайковые перчатки; он поднял их вверх, ладонями наружу.
– Дело не в том, что я бесчувственный сухарь, – пояснил он. – Просто я встревожен.
– Я не обиделась.
– Вам очень не повезло. В то же время… – голубые глаза посмотрели на Картрайта, – вы говорите, что видели, как все случилось?
– Видел.
– Наверное, вы видели и того, кто вылил кислоту? Он ведь находился в комнате наверху.
