Хриплые крики вырывались из стесненной груди, руки безумно простирались вслед
какому-нибудь мимолетному видению, каблуки и затылки барабанили в пол. Настал
момент брызнуть холодной водой на этот жгучий пар, иначе котел мог лопнуть.
Человеческая оболочка, способная вынести сколь угодно горя, но не справляющаяся
с избытком счастья, готова была разорваться под напором восторга.
Один из членов клуба, который по обычаю не участвует в сладострастном отравлении гашишем,
чтобы следить за галлюцинациями остальных и не давать выброситься в окно тем,
кто почувствовал за спиной крылья, подошел к пианино, откинул крышку и заиграл.
Величественный, могучий аккорд сразу заглушил шум и изменил настроение
окружающих.
Он заиграл, кажется, арию Агаты из «Волшебного стрелка», и как ветер разгоняет
тучи, так и эта божественная мелодия рассеяла причудливые видения моей
галлюцинации. Маски, гримасничая, залезали под кресла, с приглушенными вздохами
прятались в складки портьер, и я снова почувствовал себя одиноким в огромной
гостиной.
Колоссальный фрибурский орган не издает таких могучих, величественных звуков, как это
пианино под пальцами ясновидца (так называют трезвого члена нашего клуба).
Музыка пылающими стрелами вонзалась мне в грудь и – странная вещь – скоро мне
стало казаться, что мелодия исходит из меня. Мои пальцы скользили по невидимой
клавиатуре, рождая звуки голубые, красные, подобные электрическим искрам. Душа
Вебера воплотилась в меня.
Когда ария из «Волшебного стрелка» отзвучала, я продолжал собственные импровизации в
духе немецкого композитора. Музыка привела меня в неописуемый восторг. Жаль,
что магическая стенография не могла записать вдохновенных мелодий, звучавших у
меня в ушах: при всей моей скромности могу их поставить выше шедевров Россини,
Мейербера и Фелисьена Давида.
О, Пилле и Ватель! Любая из Тридцати опер, созданных мною в какие-нибудь десять
минут, в полгода сделала бы вас богачами.
Первоначальная
судорожная веселость сменилась неизъяснимо блаженным чувством безграничного
покоя.
Этот
период действия гашиша на востоке называют кейфом. Я перестал себя чувствовать,
связь души с телом ослабла, и я мог свободно двигаться в не оказывающей
сопротивление среде.
Мне кажется, что именно такова будет жизнь души, когда мы оставим нашу бренную
оболочку и переселимся в другой мир.
Комната наполнилась голубоватым паром, отблеском лазурного грота, и в ней неясно
трепетали смутные контуры. Эта атмосфера, одновременно свежая и теплая, влажная
и благоухающая, охватывала меня, как вода в ванне, обессиливающей сладостью
поцелуев. Если я хотел сдвинуться с места, ласкающий воздух образовывал вокруг
меня тысячи сладострастных водоворотов, восхитительная истома охватывала мои
чувства и клонила меня на диван, где я поник без сил, как сброшенное платье.
